Блудное художество
Шрифт:
Вызванный в кабинет Клаварош только развел руками - он далеко не каждую ночь проводил у своей любовницы и понятия не имел о ее проказах. Архаров допросил его и выяснил, что как раз в ночь, когда Каин принес Марфе загадочный сверток, оказавшийся, скорее всего, золотой сухарницей, Клаварош преспокойно спал в розовом гнездышке.
– Ловкая баба, - сказал, подумав, обер-полицмейстер.
– Да как ни востра - а босиком на кляп не взбежишь.
Разумно было бы оставить в ее жилище засаду - как появится, сразу чтоб под белы рученьки волокли в полицейскую контору. Но перед праздником всякий в архаровском хозяйстве
Клаварош, однако, был сам собой недоволен. Получалось, что Марфа его перехитрила.
Поэтому, когда Федька опять стал его зазывать в гости, соблазняя макаронами, он долго упирался.
Клаварош упорно не хотел стареть. Когда он, будучи в расстроенных чувствах, додумался, что хитрая любовница держала его в сожителях для прикрытия, чтобы за его спиной проделывать свои выкрутасы, то даже выругался по-русски. То ли дело было двадцать лет назад - ни одна самая ловкая парижанка не то что не смогла - не пожелала бы обманывать столь бойкого и очаровательного кавалера. Теперь же, на старости лет, он, очевидно, годился лишь для того, чтобы его бесстыже использовали…
А тут еще молодой бездельник желает превзойти ему в мастерстве боя!
Долго пришлось Федьке упрашивать, заглядывая в глаза, пока француз согласился.
Приведя его домой, Федька скорехонько переоделся в старые портки, принадлежавшие покойному супругу его хозяйки. А он был мужчина внушительный, наподобие Вакулы, с огромным пузом и здоровенными ляжками. Эти портки были ему проданы дня два назад.
Азарт победил соображения нравственности - смирившись с тем, что опять придется зашивать штаны в паху и распахнув дверь в коридорчик, Федька наскакивал на клок пакли, в восторге подтягивая его выше и выше, пока на шум не вышла очень сердитая хозяйка. Время было позднее - самое время, когда почтенный обыватель ложится в постель и прижимает к себе жену, готовый ее осчастливить. Если бы Федька позволил хозяйке, вдовушке немолодой, за тридцать, но весьма еще бойкой, вложить в свою шалую голову правильное понимание отношений между постояльцем и особой, сдающей ему комнатушку, то меньше было бы взаимного недовольства в их отношениях. И уж во всяком случае, увидев дыру в штанах и содержимое той дыры, хозяйка не устроила бы целый переполох.
Но Федька удалось растолковать ей тайный смысл своего безумия, и она, сжалившись, достала из чулана мужние портки, взяв за них неслыханные деньги - десять копеек. Очевидно, сложила вместе стоимость штанов и ущерба своей добродетели.
Непросто давалась Федьке вожделенная наука французского разбойничьего фехтования! А ведь «марсельская игра» было как бы первым подступом к загадочному мастерству Клавароша.
Съев макароны, Клаварош несколько подобрел. Но ненамного. И, показывая на травке очередную ухватку, был чуть стремительнее, чем требуется во время урока. Отбиваясь, Федька чудом устоял на ногах.
– А как быть, коли упадешь?
– спросил Федька.
– Не огромна… не велика беда, - бодро отвечал Клаварош. И поморщился - все-таки волнение давало себя знать, если он путался в русских словах.
Федьке повезло - уже несколько дней француз
Он наскочил на Федьку - правда, не слишком высоко задирая ногу, - дал противнику возможность отмахнуться и упал, но не на задницу шлепнулся, а как-то хитро на бок, перекатился, оказался к Федьке задом, уперся обеими руками в землю и сразу его каблук возник в непосредственной близости от Федькиного носа.
– Иван Львович, еще!
– в полном восторге завопил Никишка.
Клаварош после сего кундштюка оказался стоящим на одном колене, на коем и развернулся, готовый вскочить на ноги.
– Понял?
– спросил он Федьку.
– Главное тут - от врага далеко не убраться, иначе…
Француз почистил рукавом штаны и задумался, подбирая подходящее сравнение.
– Пальцем в небо?
– спросил сам себя.
– Копытом в небо!
– воскликнул Федька и заржал, как стоялый жеребец. Смысл ухватки он уразумел, и выучить ее мог, да только следовало убраться куда-нибудь подальше для таких уроков, пока хозяйка не притащилась к Архарову с жалобой, что постоялец-де совсем спятил.
– Можно делать иначе, но будет труднее, - сказал Клаварош. Иначе - это воистину был кундштюк, который ему самому уже плохо удавался. Тут при падении следовало развернуться к врагу не задом, а рожей, и, опять же, упираясь руками в землю, сильно брыкнуть ногой вперед и вверх.
Алешка, глядя на француза влюбленными глазами, помог ему почиститься, надеть мундир, и тут же сам с визгом принялся разучивать все эти лягания и брыкания. Федька дал ему подзатыльник и отправил к матери. У парнишки получалось не в пример бойчее, чем у него самого, и Федька вдруг забеспокоился - не отяжелел ли он от сытной жизни? Он был из той породы кудрявых красавцев-детинушек, что при доброй еде становятся дородны, тело обретает мягкие очертания, хотя мышцы под вершковым слоем жирка - стальные и отзываются на приказ действовать мгновенно. Смолоду это ему не мешало, смолоду и корм был похуже, но сейчас Федьке было почти двадцать шесть.
Положив себе хоть все жалование платить Клаварошу, а освоить под его наблюдением все эти затеи, Федька почистился и стал задавать французу все новые и новые вопросы.
– А что, коли шпагу или нож выбьют, у вас кулаками бьются?
– Нет, не кулаками. Иначе - вот так, вот это место бьет…
Клаварош выбросил вперед ладонь и уперся ее основанием в пространство между Федькиной губой и носом.
– Вот так вверх, - он нажал легонько, и Федька невольно запрокинул голову, - и носа нет, кровь фонтаном.
– Еще!
– потребовал Федька.
– Еще - вот хорошее место, рубит, как сабля, - Клаварош провел пальцем по ребру своей правой ладони.
– Еще бьют пальцами в глаза. Но это - драка черни… Надо биться так - шпага, нож и ноги. Но не стараться ударить слишком высоко. Высоко - получается не так скоро, а удар следует наносить скоро. И двигаться так, как фехтуют… А кулаками бьются у вас, я раньше такого боя не встречал.
– Наш пертовый маз кого хошь на кулачках одолеет, - гордясь начальством, отвечал Федька.