Блудное художество
Шрифт:
– Устин?!
– Прелестно. Как только Жеребцов хватает этого затейника, тут же Устин идет к Гранатному переулку. Переодевать его в снятое с француза платье не станем - ночь, кто там разбираться будет, да и трата времени изрядная. Одеться всем для вылазки попроще, мундиры поберечь! Нужно позаботиться о знаках… Мусью, что ты торчишь, как Ивановская колокольня, сядь к столу. Сашка! Приготовь бумагу, будешь рисовать!
В архаровском хозяйстве имелось немало карт, более или менее подробных, отыскали нужную, Саша взял карандаш, и четверть часа спустя был составлен план действий.
Очевидно,
Архаров был в гостях у Волконского и застрял допоздна - его-таки усадили за карты. Около полуночи он собрал выигрыш и стал прощаться с хозяевами. Князь и княгиня пожелали ему приятной и спокойной ночи.
Внизу его ждал не тольку кучер Сенька с лакеем Иваном, но и Клашка Иванов.
– Ваша милость, он из окна полез!
– И куда потащился?
– Да к Козьему болоту и потащился! Только с сарая неудачно соскочил, хромает. Устин Петров у Спиридоньевского храма спрятан, знака ждет. Все как велено!
Архаров вдруг понял, что спокойной ночи у него не будет.
Он был злопамятен - и не забыл, что господин де Берни загадочно исчез из шулерского притона, как вода в песок, как снег на горячей сковородке! Карточная игра немного взбудоражила его, выигрыш обрадовал и привел в занятное состояние - Архарову казалось, что сейчас его во всем ждет удача. И прямо руки чесались - грохнуть кулаком по красному сукну кабинетного стола, чтобы стоящий напротив господин де Берни от страха начал заикаться.
– Ты верхом?
– спросил он Клашку.
– Да, ваша милость, на Сивке.
– Прелестно… Ну-ка, братец, - это относилось к лакею, прислуживавшему в сенях, - беги наверх, пусть его сиятельство велит оседлать для меня какую ни есть клячу!
По Клашкиной улыбке Архаров понял - полицейские будут весьма рады, если он примчится сейчас на подмогу.
Эта радость имела давнее происхождение - родилась она в ту ночь, когда мортусы брали штурмом ховринский особняк. Архаров сильно удивил их тем, что напялил дегтярный балахон и первым пошел махать кулаками. И она просыпалась всякий раз, когда он, в кабинете своем - неподвижный, строгий и сердитый, вдруг срывался, оживал, забывал про осторожность, плевать хотел на субординацию, кидался вместе со своими архаровцами в какое-то неожиданное побоище. Этим он словно подтверждал свое право быть их командиром. Да и как иначе?
На своем посту он оставался гвардейским офицером. А офицер должен сам водить солдат, которых вышколил на плацу, в атаку, иначе грош ему цена. Сие немудреное правило Архаров помнил, как «Отче наш». Не всегда, конечно, возникало желание среди ночи вскакивать, куда-то нестись, но уж когда возникало - он давал себе волю…
Наверху возник спор из-за клячи. Елизавета Васильевна хотела дать Архарову лучшую лошадь с конюшни, князь же Михайла Никитич знал, что кавалерист из Архарова никудышний,
Карету свою Архаров отправил домой, а сам с Клашкой Ивановым поскакал в сторону Спиридоновки. По дороге дважды останавливались по требованию десятских. Увидев обер-полицмейстера, они уж не спрашивали, отчего эти ночные путники без фонаря.
Ехать было недалеко. Сразу за Никитскими воротами они спешились и повели коней в поводу. Главное было - не поднимать шуму, для того Архаров и отказался от кареты. Через сотню шагов Клашка подал знак пронзительным кошачьим мявом.
Архаров не имел такой привычки к ночной жизни, как его подчиненные, и видел в темноте куда хуже шустрого Клашки. Тот повел его к последней уцелевшей руине Гранатного двора, но не прямо, а в обход, со стороны Спиридоновки. Там шагов через тридцать их встретил Тимофей. Он тоже словно бы не замечал темноты.
– Ну, что?
– шепотом спросил Архаров.
– Устин пошел через двор. Они, коли следят, должны его видеть.
– Точно ли они будут ждать в подвале?
– А боле негде. Парнишки все облазили, говорят - наверху только мышам ходить можно, коту уже опасно. Сами чуть из верхнего жилья в нижнее не провалились, Макарка Никишку вытаскивал.
– Веди…
– Держитесь за меня, ваша милость, тут колдобины…
Отдав поводья Клашке, Архаров сердито отодвинул протянутую Тимофееву руку.
– Ступай вперед, я за тобой, - велел он.
Эта часть бывшего Гранатного двора уже заросла могучим неукротимым бурьяном, стволы его были чуть не с большой палец толщиной, и Тимофей, чтобы не возникло избыточного шуршания и треска, продвигался медленно. Вдруг он остановился, и Архаров, не ожидавши этого, налетел грудью на его широкую спину.
– Так и есть, ваша милость, - прошептал Тимофей.
– Там свет сейчас горел и погас. Не иначе, они увидели Устина и из сеней в подвал полезли.
– Не опасно в подвале?
– спросил Архаров.
– Парнишки сказывали - ничего, своды крепкие. Сверху все, того гляди, рухнет, а внизу вроде безопасное место…
Тут раздался заливистый свист.
Это был сигнал, по коему Устин, пока его не признали, должен был падать на пол и откатываться к ближайшей стенке, чтобы архаровцы могли, ворвавшись в подвал, стрелять без опаски.
Тимофей и Архаров побежали, путаясь в бурьяне, через двор.
Узкие двери были под высоким старинным крыльцом, когда-то белокаменным. Там, в развалине, уже перекликались архаровцы, но никто не стрелял. Когда обер-полицмейстер оказался у крыльца, из дверного проема выглянул Федька с фонарем, узнал начальство и улыбнулся.
– Ну?
– спросил его Тимофей.
– Ни хрена не понять!
– Сбежали?
– Да тут, сдается, никого и не было!
– Как не было?
– Архаров даже растерялся от такого сюрприза.
– А кто фонарь гасил?
– Ваша милость, фонарь сам погас! Мы его первым делом отыскали - там огарок кончился!
– Мать честная, Богородица лесная… - пробормотал обер-полицмейстер.
– А ну, свети. Сейчас докопаемся…
Каменные ступеньки, поставленные вкривь и вкось, спускались примерно на ту же глубину, что верхний подвал на Лубянке.