Blue Strawberry
Шрифт:
А после – тишина. Но не мертвая, не абсолютная, не пустая. Сбившееся дыхание справа, взволнованное, на грани стона, – слева. Рокочущее перешептывание вокруг. Гулкий вздох где-то над… «Собой?» – Анализирующее все сознание, наконец, выдало главный вопрос, впрочем не требующий ответа, ведь он крылся, как раз, не в сознании, а в осязании… Осязании свободных рук и ног, тяжелого тела и не менее тяжелой головы. Чутких ушей, принюхивавшегося носа, дрожащих ресниц на щеках, напрягшихся челюстей, слипшихся губ…
«Где я?.. Кто я?..»
Веки дрогнули и с медленной осторожностью стали приоткрываться,
– О-о-о, – приложила она палец к нижней губе, скрывая на миг под ним родинку на подбородке, – кажется, он наконец-то пришел в себя…
– Думаешь? – Рядом с лицом незнакомки возник весьма знакомый лик: бирюзовые глаза придирчиво вглядевшись в ожившую зелень, вдруг скрылись за ничего не говорящими щелочками.
– Да нет, – в серебряноволосую макушку уперлась темная голова, которая не менее дотошно изучала представшую картину схожими кошачьими глазами, только лунного оттенка. Смуглая рука несколько раз промелькнула перед зеленоглазым лицом, не выдававшим никакие эмоции. – Вот видишь?!
– Яре-яре, – к женщине, похожей на кошку, прислонился человек в полосатой шляпе. С видом доктора или исследователя, он предположил: – Может, вы что-то ему… м-м-м «не доклеили»? Ну, кусочек мозга, например?
– Ага, или язык, – между кошкой и шляпником втиснулся блондин с нервной широкой улыбкой, откровенно начавший сверлить зеленые глаза сквозь их зрачки, все темнеющие и темнеющие от увеличивавшегося «живого» навеса над собой.
– Тогда я точно знаю, кто станет донором, Шинджи! – Мелкая девчонка с двумя колючими хвостиками и скалящейся клыком усмешкой, схватила приятеля за язык и, вытащив, кивнула зеленоглазому: – Ну, че, молчишь? Нравится язык? Болтливый, правда, зараза…
– Может, мы в чем-то просчитались, – высокий человек в очках и со скрещенными на груди мускулистыми руками, навис прямо над головой, сверху, отчего виделся в перевернутом изображении.
– Да все нормально, – рядом с ним появился грузный усач с добродушной улыбкой. – И ничего мы не пропустили… Просто дайте ему время привыкнуть, ведь он слишком долго пребывал за пределами ночи…
– Тогда… С добрым утром тебя, Улькиорра-сан… – Раздался нежный, ласковый голос, самый знакомый и самый желанный со всей этой шокирующе непонятной компании людей, которых зеленоглазый хотел бы не видеть, желая закрыть веки и больше никогда их не открывать, но… Услышанное приветствие прозвучало как приглашение к новой жизни, к этому дневному свету, к этим непонятным существам, но, главное, к появившейся меж нависавшими над ним лицами рыжеволосой и сероглазой целительнице, способной одной своей рукой пробудить
– Женщина… – Хриплый голос таки вырвался из оживших губ.
– Улькиорра-сан… – Большие пепельные глаза задрожали и увлажнились.
Пролившиеся слезы упали на щеку бывшего Куатро Эспада горячими каплями, заставляя его тихо застонать и все-таки закрыть веки под сдвинувшимися бровями.
Нависавшие над телом очевидцы воскрешения мертвеца посчитали, что плач Иноуэ добил едва пришедшего в себя арранкара.
– Орихиме-тян, ты же обещала не плакать, – вклинился в ее слезы Ичимару своим сладко-приторным участием, чтобы разрядить атмосферу.
– Гин, ты – бревно бесчувственное! Ну, как тут не заплакать? – Шмыгнула носом Рангику, однажды уже побывавшая на месте своей подруги: пережить смерть и мучительное ожидание возвращения с того света возлюбленного – такого и врагу не пожелаешь.
– А я согласна со змеем! – Вспыхнула Хиори, в принципе, не выносящая слез. – С чего это плакать? Тут вроде как радоваться надо… Хотя оживлять Пустого, это ж еще додуматься до такого?!
– Дур-р-ра, – скрипнул Хирако, – ты ж сама наполовину Пустой… Он почти, что наш собрат, прояви хоть ува… – Тут раздался удар подзатыльника, и последующая возня борющихся меж собой людей.
– Твой собрат, Шинджи, пустоголовый обезьян, а не…
Улькиорра не прислушивался дальше: что бы ни предполагали, что бы ни говорили все эти незнакомцы, он знал себя лучше всех остальных. Боль, пролегшая меж его бровями, прижавшая его веки и выхватившая стон из занывшего в груди сердца, была вызвана не раздражением, а созерцанием невыносимо приятной картины, до жути напоминавшей ему последнее предсмертное видение. Тогда, теряя себя, он хотел просить «принцессу» не плакать по нему. Слезы обреченности были неспособны изменить ничего в тот последний момент, когда времени не оставалось на нужные слова, на правильные действия, на прощальные взгляды.
Сейчас же все было по-другому. Арранкар, наоборот, не хотел прерывать девушку: совсем иные на вид, слезы радости творили не только многообещающие перемены, но и просто необъяснимые чудеса в его отчетливо забившейся внутри душе. Наполненный ею до краев, Улькиорра, ощущая с каждой минутой силу в новом обретенном теле, сумел пошевелиться. Медленно открыв глаза снова, он покосился в поисках того, к чему ему так хотелось дотронуться еще со своей прошлой жизни. Тонкие длинные пальцы, бледные, но не отпугивающие прежней арранкаровской мертвецки-белой кожей, а живые, скользнули вверх и потянулись к руке рыжеволосой.
Иноуэ, вмиг утратив слезы, заворожено следила, как сдержанная ладонь осознанно выпускала наружу свои… чувства? Неужели он помнил? Неужели тоже не забыл ту душераздирающую сцену на крыше Лас Ночес, каждую ночь не отпускавшую ее в кошмарах? Что за странное остаточное воспоминание двигало им сейчас в данную минуту? Орихиме ни разу не усомнилась и не оставила попыток вернуть себе арранкара, собрав его по мельчайшим крупицам, но вернуть его прежнюю память, его едва зародившиеся чувства и его истинное отношение к ней… Девушка даже не надеялась на это.