Blue Strawberry

Kurosaki Shizuka

– Куросаки! – Не сумев сдержать взрывное чувство радости, переполнявшее его сердце, выкрикнул арранкар.

Сомнения, отдававшиеся эхом в его чересчур прагматическом разуме, рассеивались с каждым миллиметром поворота ее головы. А когда она подняла на него свой карамельный взгляд, вмиг набравший всю свою теплоту от счастья видеть столь важного для нее человека, Гриммджоу задохнулся от восторга.

Он нашел ее! Она была жива! Как всегда, непобедима! И она... улыбалась ему?!

Боль утраты отступила с двойной силой в этот момент: растворилась во взгляде Куросаки

и спала тяжелым камнем с сердца Джагерджака.

Гриммджоу бесконечно смотрел на нашедшуюся синигами, а в груди чувствовал, как вместе с ней обретал и свою давно утраченную душу. «Так вот ты какая душа?.. Легкая от радости, невесомая от счастья и золотисто-карамельная от цвета ее глаз!»

Он вновь заглянул в самую глубь этой неотделимой теперь от него карамели, но движение за спиной Куросаки вмиг сменило восторг в его сердце на дикий ужас.

– Осторожно! – Прокричал арранкар, бросаясь мгновенно к еще ничего не подозревающей и не чувствующей угрозу девушке.

Реакция Сексты молниеносно отбросила их двоих от прежнего местонахождения Куросаки, куда лишь с долей секунды разницы попал меч Айзена.

Ичиго с явным замешательством посмотрела на своего спасителя, но тот не сводил своих яростных голубых глаз с внезапно ожившего врага. От огромной раны на спине, которую оставила финальная атака Куросаки, не осталось и следа, как будто это и не разрубленный пополам Айзен лежал только что на коленях.

– Ксо! – Выругался Секста. – Он еще жив?!

– Сила хогьоку, очевидно, излечила его. – Высказала вслух догадку Ичиго.

Арранкар с ужасом посмотрел на нее: они оба понимали, что означала для них и для всего мира такая бессмертная неуязвимость.

– Гриммджоу… – Усмехнулось чудовище, утратившее лицо его прежнего хозяина. – Признаться… Ты удивляешь меня все больше и больше… Кто бы мог подумать? Ведь в своей игре я абсолютно ничего не ставил на такого безумца, как ты…

– Закрой рот, – оскалился Король Пантер. Его вспыхнувшая духовная сила мигом окутала его и Куросаки угрожающим голубым светом.

– О-о-о… Так значит, я не ошибся в выводах… Эта девчонка, действительно, увлекла твое сердце больше, чем преданность к своему повелителю.

Секста Эспада рассвирепел: его абсолютно не задели подобные недвусмысленные намеки относительно его чувств к Куросаки, но он просто терпеть не мог, когда кто-то, вроде Айзена, пытался навязать его гордости свое превосходство.

– Какой ты мне, к черту, повелитель?! – Рявкнул он. – Совсем мозгами потек, ублюдок?

– Да, – криво усмехнулось страшилище, – твой дрянной характер сможет унять только такая же грубая сила, как и твой бесчестный язык.

Айзен взмахнул своей катаной перед собой, но та на глазах у удивленных Гриммджоу и Куросаки стал рассыпаться на кусочки. Айзен внезапно расхохотался:

– Узрите же, ничтожные существа, что есть настоящая сила Айзена… – Он покосился на своих жертв. – Ты же понимаешь, Куросаки, что это означает? Мой занпакто рассыпается потому, что хогьоку считает: мне больше не нужен меч. Как и ты со своим Зангетсу, теперь я сросся со своим Кьёка Суйгетсу, делая его частью себя. И...

Теперь мой черед показать тебе в ответ самую мощную свою атаку…

– Завались! – Проскрипела Куросаки и попыталась подняться, но ослабленное тело лишь потянуло обратно.

– Куросаки? – Крепкие лапы Сексты сжали ее сильнее, чтобы удержать от падения.

– Ксо!!! – Прошептала она, пряча досаду в своих глазах, а разочарованное лицо – в копне рыжих волос. Жаль, что ее прежняя форма Завершенной Гетсуги Теншоу осыпалась прахом в самый неподходящий момент. – Мои силы… Силы синигами оставили меня.

– Что?.. – Гриммджоу остановил свой шокированный взгляд на ней.

– Такова моя плата за эту новую сверхмощную технику, которая – черт! – даже отметины на нем не оставила…

– Вон оно что? – Расхохотался Айзен, слыша разговор. – Твоя жертва. Так велика и так бессмысленна, что заслуживает особой жалости. Я решил: убью вас по-быстрому… Все равно такие ничтожные червяки не достойны моего внимания боле.

Его реяцу вмиг сгустилась вокруг него и стала собираться в отверстии пустого для конечного серо, которое призвано было уничтожить наконец-то своего, если и не злейшего, то опаснейшего врага, дерзнувшего посягнуть на его непобедимость и бессмертие…

Гриммджоу сжал плечи Куросаки сильнее и притянул ее к себе. Смысла убегать не было и он знал, что и она это понимала. Уж лучше так, на месте, сразу, лишь бы только с ней вдвоем, ощущая ее тепло каждой клеточкой своего тела, наслаждаясь запахом ее волос, чувствуя влагу от потекшей слезами карамели на своей груди…

– Спасибо… – Прошептала она, впиваясь последними словами в его ухо.

Голубой свет встретился с золотом в ее волосах, из-под которых дрожали черные мокрые ресницы.

– Не бойся… Я всегда буду с тобой рядом!

====== XXXIX. ДВА ГЕНИЯ: ВЗРОСЛЫЕ ДОЛЖНЫ ПОМОГАТЬ ДЕТЯМ ======

В тот миг, когда в мыслях Куросаки Ичиго вспыхнуло закатное озарение того, что она наконец-то перестала быть воином-одиночкой, а сердце Гриммджоу Джагерджака пронзило запоздалое счастье от близости самого важного для него человека, самопровозглашенный «бог» с садистским упоением наблюдал за этими двумя «букашками». Безысходность и обреченность заставляли их все сильнее и сильнее прижиматься друг к другу, и Айзен предрекал этим «ничтожествам» от силы еще несколько мгновений, пока мощь хогьоку вместе с его внутренней ненавистью не оставят от этих врагов ни следа.

– Что же... пора! – Громко произнесла его монстроподобная форма, призывая своих скорых жертв обратить взоры на того, кто сейчас заберет последнее дыхание их жизней.

Но в ответ яростно-голубой и карамельно-равнодушный взгляды уставились в упор, не доставляя этому «сверхчеловеку» удовольствия увидеть страх или мольбу в глубине своих душ. Куда ему понять, что вовсе не боязнь скорой кончины сковывала их одной цепью, а долгожданное счастье, растекшееся по жилам упрямой смелостью и подогревшее сильнее дерзкий огонь в зрачках. Стоя на краю существования, эти безумцы, несломленные и не сдававшиеся, лишь с презрением и наглостью смотрели на своего палача.