Блю из Уайт-сити
Шрифт:
— Смотри, Фрэнки. Это же… это же рай. Никого вокруг. Голубое небо, синее море. Коралловые рифы. Господи, как бы мне хотелось поплавать с аквалангом вокруг этих рифов. Там водятся акулы. Раньше там были охотники за скальпами.
Про Фиджи он знал все. Что архипелаг состоит из 322 островов, на которых можно жить, а еще там есть тысячи маленьких островков. Что существует семь основных видов кораллов: больше всего ему нравился огненный лосиный рог, с красивыми завитушками и изгибами, который он видел, конечно, только на фотографии. Он знал про ритуальный напиток кава, про то, как традиционно запекают мясо в яме, про хождение по горящим углям, про то, как охотятся на скатов с копьями, про танец меке. Фиджи
Но пока Нодж не выбирался дальше Германии на Октоберфест, да еще однажды съездил по дешевой путевке на выходные на Ибицу.
Иногда в этих мечтательных прогулках принимал участие Колин, реже — Тони, у которого уже в те времена знакомых было больше, чем у всех нас, вместе взятых. Но в тот раз, в тот тщательно стертый из памяти и только сейчас пропущенный цензурой раз, мы были вдвоем с Ноджем.
В пятницу вечером мама с папой уехали на выходные и оставили мне ключи. Мы узнали, что Тревор, друг брата Ноджа, который был на три года старше нас, устраивал вечеринку в тот день. Собирались в отдельной комнате бара в одном из самых мерзких мест Шепердс-Буш, рядом с Колином, в Уайт-сити. У брата Ноджа была не лучшая репутация. Его несколько раз подозревали в мелких кражах и торговле травкой, он был шумный и довольно злобный. Но он сказал, что сможет нас провести, а мы были готовы на все, лишь бы избавиться от скучного шатания по улицам, с киданием камней в кошек и жалобными, безнадежными взглядами вслед удаляющимся девчонкам.
В тот вечер мы долго фантазировали на тему о том, во что все это может вылиться. Пустой дом, грядущая вечеринка. Может быть, случится чудо, и удастся заманить пару девиц, хотя, если бы нам это и удалось, я не уверен, что мы знали бы, что с ними делать. К сожалению, мы оба были девственниками, переполненными до предела неосуществленным сексуальным желанием.
В шесть вечера Нодж пришел ко мне. На окраинах в то время начала укореняться мода на готический/неоромантический стиль, не обошедшая стороной и Ноджа. В то время это казалось менее несовместимым с ним, чем сейчас. Он осветлил волосы, надел полосатую сетчатую футболку, джинсы, не обработанные снизу, и черные лакированные ботинки на высокой шнуровке. Я постарался не отстать от него: окрашенные разовым шампунем в фиолетовый цвет волосы, черная рубашка и виниловые брюки.
Вечеринка начиналась в половине девятого, нам предстояло убить какое-то время. Брат Ноджа купил в баре две бутылки дешевого красного вина, которые Нодж и принес с собой, непривычно бережно обхватив их руками. Я открыл бутылку, мы сели за белый пластиковый кухонный стол, достали два стакана для виски и начали пить и слушать музыку. У нас имелось несколько дисков: «Хьюман Лиг», «Джой Дивижн», «Эрэйзер» [33] .
Моя мама была усердным, хотя и не очень успешным садоводом. Шестиметровый клочок земли у нас за домом она засыпала торфом и засадила по краям декоративными растениями, вечнозеленым кустарником и многолетними цветами. Цветы на клумбах цвели. Нодж выглянул в окно, потягивая вино, уже слегка затуманенным от выпитого взглядом. Посередине ухоженной полосы земли, с левой стороны клумбы, цвели небесно-голубые цветы. Тяжелые веки Ноджа чуть дернулись, когда он их заметил.
33
Рок-группы 70-х и 80-х годов.
— Видишь эти цветы?
Он нехотя поднял руку и показал широким жестом в сторону сада.
— И что?
Бутылка была пуста уже почти на три четверти. Вязкий, сладкий, омерзительный напиток, но мы все равно пили, хоть и кривились.
— Мне кажется,
Он кивнул, как бы добавляя значимости своему заявлению. Я почувствовал, что должен как-то отреагировать. Комната уже начала кружиться перед глазами. Я смог выдавить только:
— Ну и что?
Музыка закончилась. Я, шатаясь, добрался до проигрывателя и поставил другой диск.
— Они галлюциноге… галлюциногенные. Ты начинаешь видеть всякие вещи. Мне Трев говорил об этом. Как наркотик. Вот мускатный орех, например. Съешь его целиком, и улетаешь. Или банановые корки. А еще есть грибы, которые растут на поле для гольфа. И «Утренняя слава». Цветы небесной синевы. Они так же действуют. В них какая-то кислота. Но съесть надо много.
Я кашлянул.
— Еще чего! Цветы жрать! Я не какой-то там чертов хиппи.
Нодж отмел это возражение, взмахнув тонкой белой рукой.
— Есть надо не цветы, а семена.
Я сморщился.
— Трев сказал, что они очень даже ничего. Вкус поганый, но зато потом начинаются видения.
— Не хочу я никаких видений!
— Ты не понимаешь, — Нодж уже стоял, покачиваясь, на ногах. — Все хотят видений. Это как будто … как будто ты на Фиджи. Все голубое. И плывет. И… огненный лосиный рог. Давай! Где она их хранит? Спорим, в шкафу под лестницей?! Родители всегда хранят там всякий хлам. Под лестницей чего только не найдешь. Выпивка, крысиный яд, клей, щетки для пыли, свечи, совки. Как в лавке старого индюка-пакистанца. Все, что угодно.
Это было еще до того, как Нодж приобрел особо чувствительное отношение к этническим меньшинствам. Я не реагировал. Нодж открыл шкаф под лестницей и начал громыхать его содержимым. Я слышал, как что-то валилось с полок. Несколько минут спустя он появился в темном проеме с улыбкой до ушей.
— Вот, пожалуйста. Две упаковки «Утренней славы». Ну и шкафчик, я тебе скажу. Там наверняка живет какая-то нечисть. Я даже испугался немного. Там ведь темно. Тьма… тьма кромешная.
Я молча смотрел на два пакетика, которые он держал в руке. На обоих были картинки с цветами из сада, казавшимися огромными на фоне идеально голубого неба. Одним движением он вскрыл оба и высыпал семена в блюдце на столе. Они были размером с булавочную головку, всего штук сто.
— Я это есть не буду. В них могут быть удобрения. Если не умрем, то какая-нибудь гадость в животе прорастет.
— Ни хера. Я попробую, — сказал Нодж. В те времена он готов был пуститься в любую авантюру.
И тут я понял: надо показать ему, что я ничего не боюсь. Он всегда брал инициативу в свои руки, всегда делал первый шаг. Когда он, например, остановил Тони, добивавшего Колина. Мне хотелось показать, что я тоже не лыком шит.
— Ни хера?
Тогда мы часто употребляли слово хер. Так мы пытались поскорее расстаться с детством. Нам нравилось его произносить, это запретное, взрослое слово. Когда однажды папа услышал, как я произнес его шепотом — мне было лет десять-одиннадцать, — он ударил меня по лицу. Единственный раз в жизни он поднял на меня руку. Тогда я понял, что буду произносить это слово гораздо чаще.
Я взял с полдюжины семян и проглотил их одним махом, меня передернуло.
— Ничего. Вкуса даже не почувствовал.
Нодж покачал головой.
— Их не глотать надо. Их надо жевать. Вот так.
Он аккуратно засыпал пригоршню семян в рот, а потом начал работать челюстями. Лицо постепенно искривилось, выражая сильное отвращение.
— Говно собачье, ужас какой-то. Вкус земли, смешанной с мелом и навозом.
Но он упорно продолжал жевать, а потом — лицо искривилось еще больше — проглотил. Он тут же отхлебнул вина, запрокинул голову и начал полоскать рот. Проглотил, побелел как полотно, посмотрел на меня и произнес шепотом: