Блю из Уайт-сити
Шрифт:
— И что это могло быть?
Вероника не обратила внимания на мой вопрос.
— Я внимательно разглядывала все вокруг. И увидела. Прямо передо мной, над твоей головой. Перегорели лампочки. На вывеске ресторана.
— Не понимаю. О чем ты?
— Помнишь, ресторан назывался «Дар Ангела». Ты это помнишь?
— Конечно, помню.
— Так вот, «р» и последняя «а» не горели. Понимаешь? Ты понимаешь?
— «Р» и «а» не горели. И что?
— То, что слова
Я стал с силой тереть родимое пятно, так что оно начало болеть.
— То есть надпись была «Да Ангел». И что из этого? — И вдруг до меня дошло. — Вывеска говорила «да», ты это имеешь в виду?
— Именно так. Там было написано «Да Ангел».
— «Да Ангел». И ты согласилась выйти за меня, потому что на вывеске не горели две буквы.
— Не только потому, что они не горели. Не только потому, что в результате получилось «да». Но еще и потому, что это был в буквальном смысле знак.
— Да, знак, обозначающий всего лишь название ресторана. Место твоего пребывания.
— Дело в том, что расположение лампочек организовано так, чтобы передать людям определенную информацию. Именно для этого существуют буквенные значки и составленные из них вывески. Они несут некое послание. И в этот момент я поняла, мне стало ясно: нужно сказать «да». Понимаешь, я верю, что у меня есть ангел-хранитель. Я серьезно. И тут: «Да Ангел». Как я могла ослушаться? Некто передавал мне послание. Окружающий мир разговаривал со мной, Фрэнки. Он и с тобой разговаривает. Я не могу этого объяснить. Я доверяю логике. И я умею рассуждать логически. Но логика — это еще не все.
Я был поражен. Помню, как в ресторане меня охватила паника: я представлял себе, что она взвешивает все «за» и «против» — ее желания, надежды, ее любовь ко мне, ее страх дать определенный ответ. Я помню это затянувшееся, неловкое молчание.
Оказывается, она согласилась только потому, что перегорели эти чертовы лампочки на вывеске.
Мне кажется, в этот момент у меня буквально отвисла челюсть, так обычно изображают удивление в мультиках. Некоторое время мы молчали, но тишина не угнетала. Потом я снова принял эстафетную палочку.
— Что ж, спасибо за информацию. По крайней мере, теперь стало ясно, что ни моя внешность, ни мои качества не были частями этого уравнения. Но мне непонятно, какое отношение это имеет к нашему разговору. Мы ведь говорим не о том, почему решили пожениться.
— Мы говорим именно об этом, — еле слышно сказала Вероника.
— Мы говорим о том, почему не можем провести сегодняшний день вместе. Ты понимаешь? Я не виноват… что ты родилась именно четырнадцатого августа. Я знаю этих ребят уже сто лет.
С видом победителя
— А меня ты знаешь всего лишь полгода.
— Да.
— Так что это простая арифметика.
Про себя я думаю: «Да, это простая арифметика». Но вслух говорю:
— Нет. Однако мне кажется нехорошо бросать всех своих друзей, как только ты… когда… — Я хотел сказать «влюбился», но тут же понимаю, что от этого мое заявление станет только более запутанным. — В тот момент, когда у тебя появляется новая подружка.
Получилось еще хуже. Я пытаюсь загладить сказанное и выкрутиться, но уже поздно. Вероника говорит жестким, одетым в броню голосом:
— Ты опоздаешь.
Нож опять скребет хлебец. Она не ест, просто намазывает масло на хлеб снова, и снова, и снова. Я не двигаюсь. Она права. Если я не выйду сейчас, то опоздаю.
— Я совсем не то хотел сказать. Извини. Понимаю, как это прозвучало. Будто ты просто очередная подружка. Конечно же, это не так. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь.
— Очевидно, не так, как к своим друзьям. Их-то ты любишь.
— Да, но любовь к друзьям — совсем другое.
Когда Вероника снова начинает говорить, голос у нее меняется. В нем есть раздражение и замешательство, но злобы меньше.
— По-моему, это странно… И немножко… грустно. Ты цепляешься за память о прошлом. Это же нелепо, ты пытаешься вернуть или удержать то, чего уже нет.
— Мы ничего не пытаемся вернуть.
— А что же вы делаете?
Я тупо смотрю на Веронику, соображая, что ответить, и с удивлением обнаруживаю, что не могу придумать ответ.
— Так или иначе, — говорит Вероника, — но я уверена, что все было отнюдь не столь радужно, как это тебе рисуется сейчас. Чем дальше уходит прошлое, тем больше люди склонны его приукрашивать.
— Нет, — слышу я собственный голос, и меня самого удивляет, как громко он звучит. — Все было именно так. Мы просто решили, что не будем забывать прошлое, и точка. Это вопрос…
— Вопрос чего? Жизни и смерти?
— Нет. Не совсем. Это вопрос… это…
Мой голос снова выдает неуверенность.
Вероника негромко и презрительно подсказывает:
— Вопрос привычки. Не более того. Дурной привычки, от которой ты не в силах отказаться. Это же очевидно.
Заставляю себя отвлечься от темы беседы. Я всегда так делаю, когда хочу отогнать ненужные мысли. Пытаюсь сконцентрироваться на времени. Я не люблю опаздывать. Ключи от машины висят на крючке около окна. Я снимаю их и начинаю вертеть в руках. Раздается несколько звуковых сигналов. Это специальное устройство на брелке, так их можно быстро найти. Сигнал откликается на свист, но иногда звучит просто так. Это начинает меня раздражать.