Блю из Уайт-сити

Лотт Тим

— Я не лгун.

— Это тоже ложь. Если ты не лгун, почему тебя зовут Фрэнки-Выдумщиком?

— Я же говорил тебе. Это просто школьное прозвище. Меня уже давно так никто не называет.

— Ну, так с этого момента я буду тебя так звать. Потому что я не встречала еще…

— Хорошо. Послушай. Иногда я действительно вру, признаюсь. Но тебе я никогда — никогда — не врал.

— Правда?

— Правда.

— Клянешься могилой своего отца?

— Клянусь.

— Ладно.

Она

протягивает руку, берет свою сумочку и принимается что-то в ней искать. Мне все это не нравится. Я начинаю нервничать и потихоньку водить пальцем по родимому пятну, накручивая сходящиеся круги.

Спустя несколько секунд она извлекает из глубин сумочки маленький прямоугольный предмет. Какое-то время крутит его перед собой. Теперь я вижу, что это микрокассета. На секунду мне в голову приходит безумная мысль, уж не жучок ли она установила.

— Что это?

— Твой приговор. Рентгеновский снимок. Это то, что ты есть на самом деле.

— Больше похоже на кассету, вынутую из стиральной машины.

Вронки достает маленький диктофон, вставляет кассету внутрь, нажимает на кнопку. Сначала я слышу громкий звуковой сигнал, а потом вдруг голос Тони:

«Привет, дружище, это Тони. Давно не виделись. Не хочешь выпить пива? Позвони мне. Как тебе „Рейнджерс“? 2–0. Ладно. Мне пора».

Звуковой сигнал.

«Фрэнсис, это мама. Ты не можешь купить мне картошки в супермаркете? Я не очень хорошо себя чувствую. Извини, что загружаю тебя, милый. Не забудь, у бабушки день рождения на следующей неделе. Позвони мне. Пока».

Звуковой сигнал.

«Фрэнки, перезвони мне. Это Нодж».

Звуковой сигнал.

Лицо Вероники напряглось, как сжатые в кулак пальцы. Я по-прежнему ничего не понимаю. Ясно, что это пленка — старая, судя по сообщениям — с моего автоответчика, но я не могу себе представить, что именно…

Звуковой сигнал.

«Алло, Джайлз. Привет, это Фрэнки Блю. Да… Нет, я в Олимпии с миссис Тери. Руперта поблизости нет?.. А, есть?.. Ага, давай».

Это мой голос, я оставляю сообщение на собственном автоответчике. Долгая пауза. По-видимому, я с кем-то беседую, но слов не разобрать, однако мне по-прежнему не ясно, в какой момент это происходило. Теперь я снова говорю в трубку.

«Руперт, привет. Я правильно понимаю, что та двухуровневая квартира у Буш-Грин уже ушла?.. Угу… Угу… Да ну? Вот это удача! А ключи у кого? Здорово! Нет… Слушай, а ты не можешь соврать, что их потеряли? Придержи их, хорошо? Я приеду… погоди-ка…»

Теперь я вспомнил. Господи, откуда это у нее? Это наша первая встреча, я показывал ей одну из квартир. Я просто пытался ее раскрутить. Делал вид, что звоню на работу. Теперь я опять говорю издалека. В этот раз разобрать можно.

«Слушай, Вронки, нам, кажется, здорово повезло. Только сегодня утром на продажу выставили одну квартиру, но кроме нас на нее нацелились „Фаркуорсонс“ и „Бракстон и Хэллидей“. Хозяева хотят продать ее как можно скорее, а у „Фаркуорсонс“ есть покупатель, готовый заплатить все сразу. Из этой конторы уже два раза звонили и просили ключи. Если поторопимся, мы еще успеем их опередить, но только ехать туда надо прямо сейчас».

Из маленького диктофона раздается голос Вероники.

«Я… я

не могу. Через полчаса я должна быть на работе».

Я начинаю дергаться, пытаюсь вырвать диктофон у нее из рук. Она тут же отводит руку так, чтобы я его уже не достал.

— Да ладно, Вронки. Это не в счет. Ведь это всего лишь работа. Я не люблю обманывать. Но невозможно…

Она прикладывает палец к губам, призывая меня послушать. Я закрываю рот и со злостью отворачиваюсь к окну. Слышу, как из диктофона раздается лающий, развязный смех — мой смех.

«Да нет! Ничего подобного! Просто очень симпатичная девушка… Ну да, и это тоже, если уж тебе так интересно… Хм-м-м… Ладно, ладно! Если хочешь знать, даже у меня душа — не камень».

— Что ж, — говорит Вероника, выключая диктофон. — Это приятно узнать.

Когда я начинаю говорить, в голосе звучит с трудом сдерживаемая злоба.

— Откуда это у тебя?

— Я проверяла сообщение, которое моя подруга должна была оставить на твоем автоответчике, и наткнулась на это.

— И ты ничего мне не сказала. Это ведь тоже своего рода ложь.

— Фрэнки, не льсти. Мне до тебя далеко.

Никогда не оправдываться. Только наступление.

Таково основное правило лжецов.

— Когда ты нашла эту пленку?

— Сто лет назад. Через пару недель после нашего знакомства.

— Значит, ты знала, что я лжец. Почему же ты меня сразу не бросила? Почему даже согласилась выйти за меня замуж?

— Иногда я сама задаю себе этот вопрос.

— Так все-таки, почему? Почему ты сказала да? Давай, расскажи. Я помню этот день. В особый восторг ты не пришла. От счастья на стенку не полезла. Что заставило тебя согласиться выйти замуж за такого коварного лицемера, как я?

— Хрен его знает.

Снова ругается. Очевидно, Вронки сильно расстроена. Но я чувствую, что она оправдывается. Надо продолжать наступление.

— Ну, так расскажи мне. Почему ты решила выйти за меня замуж?

— Давай не будем, Фрэнки.

— Почему? Почему? Почему?

Она посмотрела на меня: в глазах недобрый огонь.

— Ты правда хочешь это знать?

— Да, я хочу это знать.

— Ладно. Потому что лампочка перегорела.

— Что?

— Перегорела лампочка на вывеске ресторана.

— О чем это ты, черт побери?

Теперь защищаться приходится мне. Я растерян и сбит с толку. Вероника грустная, но решительная. Мне вдруг расхотелось, чтобы она говорила. Но она продолжает, ровным, тихим, монотонным голосом.

— Когда ты сделал мне предложение, я растерялась и не знала, как реагировать. На самом деле я была почти уверена, что откажу. Мне казалось, ты слишком… молод. Дело не в возрасте. Молод по сути. Ты не видел того, что видела я. В больнице. Мертвых детей на каталке, с извиняющимися лицами. Изнасилованных и задушенных женщин. Мужчин с отказавшим сердцем и сгнившей печенью. Ты понимаешь, о чем я говорю. И я уже была готова сказать: извини, Фрэнки, не могу выйти за тебя. Но я не была абсолютно уверена. Оставалась какая-то легкая тень сомнения. И я оглянулась в надежде, вдруг что-то поможет мне определиться.