BMW Маяковский
Шрифт:
– Да, – кивнул Маяковский.
– Что ж, я за большинство, – щелкнул пальцами Блок и предложил сполоснуться в реке, текущей по небесам. Что они и сделали, выпив воды порами кожи, в которой ходит Господь.
7
Вечером, отдохнув на пляже достаточно, даже в предельной степени, сидели за столиком, на котором танцевали цветы, и слушали стихи поэтессы, носящей имя Марина, отчество Ивановна и так далее. Цветаева была в мини-юбке, показывающей, как телевизор, как Первый канал, мясистые, упругие и стройные бедра. Она
– Марина, выбирай любого в количестве трех!
Цветаева выдерживала паузу и продолжала движение поезда, составленного из самолетов, которым обрезали крылья и пустили их в суп. Все будто пили воду в Сахаре из ее губ. А именно такими должны быть стихи, плюс проза, драма и философия, и это понимал каждый, пьющий кальвадос и находящийся больше на потолке, чем на стуле. Бармен жонглировал бутылками, которые в воздухе осушала Цветаева и читала свои тексты голосом, похожим на Эверест, покоренный горами Казбек и Эльбрус. Она произнесла:
– Вы видели фильм «Берегись автомобиля»? Все видели. Я теперь скажу вам, о чем он. Человек – это машина, как говорил Ламетри. Деточкин ворует мужчин для своей возлюбленной Любушки. Чтобы их вместе с ним было в сексе трое. И его никто не находит, пока угнанных машин три. Ведь и себя самого надо украсть, иначе не станешь человеком – чеком. Чеки он и хранит от продажи машин и носит с собой. Все неприятности начинаются на четвертой. Четыре машины нельзя. Четыре мужчины с женщиной – грех. И за это следует наказание. Пять лет тюрьмы за пятерых в постели.
– А женщина что, не человек? – кто-то крикнул из зала.
– Женщина – Бог женского пола, – не смутилась Марина.
Есенин выслушал это, похлопал, как и все, и сказал:
– Страх физического, а не психического рода. И он коренится в сердце. Сделав главным мозг, мы забудем про страх.
А Марина продолжила:
– Вот есть фильмы «Бумер». В первой части четверо парней, двое гибнут. Это тупик. В продолжении убивают третьего героя. Оставшийся хочет счастья с женщиной. И уходит в мир иной. Это тоже тупик. Героине предстоит искать счастье иное.
Блок кивнул на эти слова, да так, что Марина заметила и покраснела, как солнце, и произнес:
– Вся злость людей оттого, что они не наверху. Всем надо подниматься наверх. Злы на вершине только трое: Смерть, Гитлер и Сталин – по убывающей – и их филиалы.
Тэффи положила руку ему на ладонь и подарила ей тем самым ночь любви, что почувствовали и увидели Маяковский и Есенин и нисколько не приревновали. Тэффи продолжила блоковскую мысль:
– И все трое – половые органы Бога, отсеченные от него. Зевс же оскопил своего отца. Вот так. А тело Бога – мужик, самый обычный мужик, смесь свиньи и медведя. Голова только человека. Армянина или грузина. Вот мы и приходим
– «Челмедведосвин», все понятно, – улыбнулся Маяковский, не стесняясь своих зубов. – Бог состоит из нескольких человек, не связанных друг с другом. Ведь в Армении и Грузии находят кости огромных людей. Это знак. Бог – гигантское тело, разорванное на несколько обыкновенных тел. Потому нам так страшно глядеть на расчлененных людей. Мы боимся тем самым Бога.
–Особенно одного его полового органа – Смерти, Ахматовой, – расплакалась этими словами Тэффи и добавила: – Старухи – процентщицы, той.
Блок отмахнулся левой рукой от правой, пристающей к ней, и посмотрел на Тэффи:
– Тут такое Цветаева говорит. А я про «Двенадцать стульев» скажу. Там то же самое. Отец Федор больше гоняется за Остапом и Кисой по внутреннему наказу жены, чтобы дополнить ими ее постель. Но слесарь Полесов удачнее в этом. Он добавляет к себе Великого комбинатора и его компаньона и ведет их к Елене Станиславовне. Именно потому на них в гостинице нападает священник, оставшись с женой один.
Тэффи и остальные выслушали его и повернули головы к Цветаевой, которая говорила:
– Шизофрения – хороший и плохой полицейский. Вот человек в жизни порядочный, а в интернете он – сволочь, а его вторая половина – наоборот. И возникает тем самым крест, на котором они хотят распять Христа, и распяли бы, если бы не сами на нем с двух сторон.
Подошли после вечера к Марине, купили книжку стихов ее под названием «Рифма – она оргазм», сфотографировались с ней и пошли на улицу, разворачивающуюся в голове и высовывающуюся, как язык, наружу. Улица не имела ничего против такого, говоря колесами авто:
– Приятно прогуляться по мне.
И они шли, сбивая глазами звезды и надевая их, как очки.
8
Ходили по ночной Москве, похожей на треснутую бутылку вина «Саперави», пили через эту трещину и не ранили губ. Тэффи держала за руки Блока и Есенина и говорила Маяковскому, идущему впереди:
– Владимир, ты не ревнуй, потому что я – это ты, это гомосексуальная троица идет!
Владимир оборачивался и шутил:
– Ничего подобного, ты – это ты, а вот Александр и Сергей – я, рассеченный молнией.
– Надвое? – удивлялась Тэффи.
– Натрое – и тебя.
Встали за столиком у киоска, взяв себе кофе. Владимир все оплатил, его взяла за руку Тэффи, посмотрела ему пристально в глаза и поцеловала его взасос, подарив полглоточка кофе.
– Вкусный? – спросила она.
– Лучше только чай, продающийся на Сатурне, – не растерялся он.
Тэффи промолчала, отвела за киоск Блока и устроила тем самым среди оставшихся тишину. Владимир и Сергей переглянулись, их взгляд говорил: целуются они там или гораздо больше. Вскоре цветущая Тэффи и сумрачный Блок воротились.