Бобо в раю. Откуда берется новая элита
Шрифт:
Они предпочтут сохранить несовершенные институты, которые тем не менее доказали свою, пусть ограниченную, дееспособность, нежели увлекутся непроверенным визионерством. Из истории им известно, что за революцией всегда следует реакция и что постепенное реформирование – лучший способ социальных преобразований. Многие бобо из кожи вон лезут, лишь бы их только консерваторами не назвали, однако патлатые парни в конопляных штанах чаще всего самые охранители и есть. В Беркли и Берлингтоне можно воочию убедиться, как непосредственно из либеральных устремлений рождается такого рода консерватизм.
Достижения бобо
Во многом благодаря влиянию бобо-истеблишмента мы живем в сравнительно стабильную эпоху. Политические партии, по крайней мере их
Университетские кампусы давно не озаряются пламенем борьбы и яростных протестов. Интеллектуальная жизнь по-прежне му разнообразна, но говорить о злободневности левого или правого радикализма не приходится. Страсти поутихли. В Вашингтоне стало скучновато. (Поверьте, я сам там живу.) За последние 30 лет общество пережило драматические преобразования. Стране совсем не повредит немного спокойной жизни, чтобы успели сформироваться и окрепнуть новые общественные нормы и окончательно утвердился новый бобо-консенсус.
Пока все идет по плану. Многие язвы общества, распространявшиеся со скоростью эпидемии в 1960-е и 1970-е, стали понемногу рассасываться. Снизился уровень преступности, стало меньше разводов, абортов, кокаина на улицах, подросткового пьянства и беспорядочных связей. В то же время национальная экономика, которая существует не в отрыве от национальной культуры, бьет рекорд за рекордом.
Вклад, который внесли бобо в развитие своей страны, достаточный повод для гордости. Где бы они ни обосновались, жить становится веселее (для тех, кто может себе это позволить). Улучшается ассортимент магазинов, несравнимо лучше становится еда в ресторанах и продуктовых лавках. По районам рассыпаны места для отдыха и встреч. Жилье становится менее формальным и более комфортабельным. Более того, бобо удивительным образом повлияли на американский капитализм. Бизнесмены из бобо создали корпоративный стиль, настроенный под информационную эпоху, с упором на творческую активность, горизонтальную иерархию, гибкость и свободу выражения. Ни с чем не сравнимый успех, которого американские информационные технологии достигли за последнее десятилетие, оспаривать бессмысленно.
В конечном счете интеллектуальная жизнь тоже стала богаче. Конечно, накал интеллектуальных споров поугас. Немногие теперь живут идеями, как когда-то авторы Partisan Review. Но тот утонченный и изысканный мир замыкался сам на себя, даже несмот ря на то что его обитатели боролись за права рабочего класса. Они были оторваны от политических и общественных реалий. Сегодняшние интеллектуалы-карьеристы обеими ногами стоят в мире пенсионных накопительных планов и социальной мобильности, и поэтому у них больше непосредственного опыта той жизни, которой живет большинство их соотечественников. Сегодняшние интеллектуалы куда обстоятельнее, куда менее склонны к полубезумным идеям, нежели интеллектуалы прошлого, которые увлекались марксистскими утопиями и идеализировали революционеров типа Че Гевары. В конечном счете вменяемый и практичный интеллектуал, пожалуй, даже лучше глубокомысленного, но вдохновенного деструктивными идеями.
Разнообразнее стал и отдых. И пусть экологические туры в джунгли или блуждания меритократов по деревушкам Тосканы неизменно собирают хороший урожай насмешек, само побуждение к поиску духоподъемных впечатлений вполне достойно восхищения. Кроме того, бобо умудрились найти здоровый баланс между беспечной сексуальностью и чопорным пуританизмом. Они приручили многие чувственные удовольствия, и теперь ими можно наслаждаться, не слишком угрожая общественному порядку. И это тоже вполне себе достижение.
Вспомнив пройденный нами материал о нравах и манерах бобо, можно сказать, что среди них есть и смехотворные, и прекраснодушные, но есть и просто замечательные. Бобо начали создавать нравственные и поведенческие стандарты для нормального функционирования в новом столетии. И жизнь в бобо-мире легка и приятна.
Век
Не хочется заканчивать книгу панегириком бобо. Духовная жизнь бобо вялая и невзыскательная. (Действительно, несложно представить, что следующие поколения, устав от наших консенсусов, прагматичной амбивалентности и половинчатости, устремятся к очищающей чистоте жанра, и нашему материализму предпочтут духовный пыл, а нашей талой морали – ортодоксальный пуризм.)
Более того, достигнутое нами сравнительное спокойствие, к которому, учитывая возможные альтернативы, не стоит относиться с пренебрежением, может привести к застою. Продвигая политиков компилятивно-центристского толка и предпочитая поместную утилитарность обсуждению серьезных идеологических и общенациональных вопросов, мы рискуем утратить связь с высокими устремлениями, всегда выделявшими Америку среди других стран.
В предисловии к этой книге я упомянул, что в начале 1990-х провел четыре с половиной года в Европе. Вернувшись, я предупреждал своих друзей об угрозе бельгийской культурной гегемонии, и в моей шутке была только доля шутки. Я старался втолковать им о сопутствующих благополучию соблазнах. Мы можем стать нацией, наслаждающейся комфортом частной жизни, но утратившей всякое представление о единстве и уникальной исторической миссии. Опасность в том, что упадок Америки начнется не от перенапряжения и истощения, но от безволия, явившегося следствием того, что самые видные граждане предпочли комфорт гигантских кухонь хлопотному служению родине. Возможно, такого рода опасения беспокоили и Токвиля, когда он размышлял о будущем Америки. «Больше всего меня тревожит, – писал он в „Демократии в Америке“, – опасность того, что в непрерывной суете и заботах частной жизни наши устремления утратят и силу, и величие, что человеческие страсти, смягчившись, станут более низменными, в результате чего развитие социального организма постепенно затормозится и перестанет возбуждать умы».
Это уже не футурология. Опасения Токвиля оправдались. Сегодня мы по большей части не утруждаем себя участием в национальной политике, поскольку это считается делом неприглядным и требующем недвусмысленной приверженности. Большинство американских граждан практически не участвуют в общественной жизни, и на все, что не касается их непосредственно, смотрят с безразличием на грани отвращения. Наши политические взгляды разлагаются под воздействием псевдоцинизма, предполагающего, что все политики – жулики, а любая политическая кампания – профанация.
Опросы общественного мнения неоспоримо свидетельствуют, что мы разуверились не только в общественных, но и во многих частных институциях. Здоровый скептицизм в отношении правительственных инициатив обернулся разъедающим негативизмом, отчего мы бездействуем, даже когда на наших глазах принимаются политические решения и используются политические технологии, за которые просто стыдно. Коротко говоря, национальная идея сузилась, дух поражен язвой цинизма, способность к достижению великих целей ослаблена бездействием. Мы стоим на пороге нового века благодушия, который угрожает нашим мечтам об идеальной Америке не меньше имперских притязаний или поражения в войне.
Перед бобо стоит задача вернуть Америке ощущение государственной и национальной общности, не нарушая индивидуальных свобод, завоеванных за последние десятилетия, не ослабляя институтов местного управления, которые сегодня активно восстанавливаются. Таким образом, нам нужно консолидировать результаты, которых мы добились каждый в отдельности и в рамках небольших сообществ, и направить общую энергию в русло национальной политики. В знаменитом высказывании, где Берк восхваляет «маленькие пожарные команды» семейной и общинной жизни, он же делает не менее важное, но куда менее цитируемое наблюдение. Привязанность к месту, пишет он, «это лишь первое звено в цепи, на конце которой любовь к родине и всему человечеству». Здоровые семьи и сообщества не помогут, если страна в упадке. Здоровая личная заинтересованность в отрыве от более общих национальных и всечеловеческих идеалов оборачивается самопоглощенностью.