Боем живет истребитель
Шрифт:
– Да, тут есть над чем подумать. Идем к Микитченко, - предложил он.
Выслушав меня, Яков Иванович приказал на две недели засесть за учебники по теории воздушной стрельбы.
Двух недель оказалось достаточно, чтобы я сам разобрался в том, почему мои снаряды не достигают цели. Я просто-напросто не брал нужного упреждения, не осуществлял слежения, открывая огонь с большой дистанции.
Микитченко принял у меня своеобразный зачет, заставил тренироваться в прицеливании.
Снова уходим на боевое задание. И опять: Евтодиенко - Мартынов, Ермилов
На этот раз я вылетал без особого энтузиазма. Было какое-то нехорошее предчувствие. И оно оправдалось. Снова я оказался один в клещах у четверки "мессеров", снова с большим трудом вырвался, и спасли меня наши зенитчики.
– Первый урок так и не пошел впрок, - жестко бросил мне Ермилов.
– Да, вы правы, - ответил я, - но разве ведущий не должен беспокоиться о ведомом?
– Дело ведущего - искать врага.
На том наш разговор и закончился, но мне он никакой ясности не принес.
Ведущий и ведомый...
Может ли воин, ища врага, которого поразит его меч, забывать о своем щите?
Пара - два бойца. Меч и щит!
Это не исключает, а предполагает активные действия в бою обоих. А может случиться, что щит станет мечом, поменяются ролями. Ведущий обязан постоянно держать в поле зрения ведомого, всегда помнить и заботиться о нем.
Но у нас почему-то на эту тему разговоров не велось. Все сводилось к внушению ведомым: любой ценой держитесь своего места в строю, обеспечивайте действия командира. И не допускалось никаких вариантов. А ведь бой не проведешь только по одной заранее разработанной схеме.
Вот такие возникали мысли. Поделился с Володей Евтодиенко, и у нас состоялся долгий, интересный разговор, оставивший глубокий след в моей душе. Наступит время, мне доверят быть ведущим пары, и я буду делать все для того, чтобы мои ведомые не оказывались в тех ситуациях, которые довелось пережить самому...
Наступал Новый, 1943 год. Первый новогодний праздник во фронтовой обстановке.
Настроение у всех бодрое: положение на советско-германском фронте склонялось явно в нашу пользу. Перед фашистским натиском устояли колыбель революции Ленинград и сердце нашей Родины Москва, немцы попали в котел под Сталинградом. Всем нам стали видны перспективы близкой победы в битве за Кавказ.
Размышляя над итогами прошлого года, каждый из нас взвешивал, оценивал свой вклад в дело борьбы с ненавистным врагом.
Мои итоги не могли меня утешить. Сколько ни перебирал я в памяти события года, - все равно получалось, что сделано мною мало. Ни разу не отличился в воздушных боях, не сбил ни одного стервятника. Сам же успел побывать в сложных переплетах и спасся чудом.
Стало мне обидно и грустно. Может быть, я просто неудачник? Ведь не всем же дано отличаться?
За праздничным столом командир и комиссар поздравили всех, коротко рассказали о результатах наших боевых действий; отметили лучших людей полка.
Мне очень хотелось, чтобы кто-то хоть что-нибудь сказал обо мне. Плохое или хорошее - все равно, лишь бы только знать, что и я не забыт. И
В конце праздничного вечера командир полка сказал:
– Товарищи, с завтрашнего дня всем готовиться к новым большим событиям. Они могут начаться внезапно, от нас потребуется максимум сил и напряжения.
Это сообщение подтвердили ходившие слухи о готовящихся операциях Черноморской группы под кодовыми названиями "Горы" и "Море", о которых мы узнаем потом. Оно лучше всех тостов подняло наш боевой дух. Предстоит настоящая работа.
Исключительное впечатление осталось от самодеятельного новогоднего концерта. Номера подготовили в основном женщины из БАО, возглавляемого майором Певзнером. Мы неистово хлопали в ладоши, кричали "Браво!", "Бис!", наши артисты мило раскланивались и дарили обворожительные улыбки.
Как много значили вот такие концерты на фронте! Они пробуждали дорогие сердцу воспоминания, обостряли чувство любви к Родине, к невестам, с которыми нас разлучила война.
Возвратясь в свою комнату после новогоднего вечера, я написал письмо Маше. В нем все еще не было слов любви, но, наверное, чувствовалась неизъяснимая грусть о далеком родном существе.
...Утро первого января 1943 года застало нас на аэродроме.
Комиссары эскадрилий, собрав личный состав, проводили политбеседы. Накануне полк пополнился третьей эскадрильей - во главе с капитаном Ковалевым. Народу прибыло, и политработникам дел прибавилось. Полк надо было морально подготовить к предстоящим серьезным испытаниям. Нам зачитывались письма родителей, поступавшие из первых освобождаемых нашими войсками сел и городов, рассказы очевидцев о гитлеровских злодеяниях, газетные статьи, сообщения радро. Каждое слово комиссара звало к мщению; работали с небывалым упорством.
Все мы жили предчувствием большого наступления. Но пока суд да дело боевые вылеты продолжались. И тут мы пережили горечь первых потерь. Сначала не вернулся штурман полка Поляков. Вслед за ним теряем Сашу Девкина. Ушли, как всегда, на задание, и больше мы их не увидели. Жутко было сознавать - друзья бесследно исчезли. То ли разбились в горах, то ли их поглотило бездонное море...
Вскоре довелось пережить и трагедию с Лаптевым. Погиб Сергей не от вражеский пули. Вместе с ведущим Анатолием Поповым они уходили от преследовавших их "мессеров". Шли над самой водой. Море штормило, и самолет Сергея, зацепившись за гребень волны, нырнул в пучину,
Через три дня рыбаки подобрали на берегу его тело. Мы со всеми почестями похоронили летчика-истребителя Сергея Лаптева на территории санатория "Известия", в котором жили. Могила эта и сейчас там - под могучим развесистым платаном. За ней бережно ухаживают местные жители, пионеры, ее посещают отдыхающие и туристы. Каждый раз, приезжая в Сочи, я тоже бываю у этой дорогой для меня могилы соратника по кавказскому небу,
Гибель друзей угнетала.
Не ждет ли такая же участь и меня?