Боеприпасы на зиму
Шрифт:
— Есть п-п-план эвакуации…
— И сколько беженцы протянут без кумыса? — сурово спросила Гюрза. Солдаты переглянулись. Хрипло выдохнув, селевиния схватила одного из них за шерсть на груди:
— Где турель?!
— Над воротами. Я покажу… — натужно отозвался второй бурундук.
При виде знакомой консоли с двумя джойстиками, Гюрза даже облизнулась. Державший вахту худенький кумтышкан с перебинтованным хвостом что-то забормотал, пытаясь не пустить селевинию на пост, но та молча сунула ему под нос жетон и оттолкнула. Прыгнула в кресло, умело и быстро проверила запас патронов, температуру стволов,
Одного взгляда хватило.
Судорожно пискнув, Гюрза, что было сил, оттолкнулась от кресла и прыгнула в высоту, вцепившись коготками в грубый бетон потолка. Вовремя; перебинтованный кумтышкан, два веселых бурундука, зенитная турель и массивные контейнеры с патронами, в облаках каменной крошки, с грохотом рухнули в бездну, когда управляемая ракета пробила ворота.
Взрывной волной Гюрзу протащило по потолку почти метр, ее коготки со скрежетом царапали камни. В один момент она даже сорвалась, но чудом уцепилась за выбоину и избежала гибели. Внизу, в развороченном взрывом мессиве, билось несколько агонизирующих тел.
Вторая ракета пролетела сквозь дверной проем и взорвалась прямо в скоплении боевой техники, метрах в пятнадцати от Гюрзы. Обломки машин и мертвые тела расшвыряло по всему ярусу, сотрясение швырнуло селевинию на землю. Оглушенная, Гюрза заползла под нависший бетонный обломок, сжалась, накрыла лапками голову. Кто-то кричал, тонко, отчаянно, и внезапно все звуки утонули в реве крупнокалиберных пулеметов. Вертолет висел на высоте пары метров напротив разбитых ворот.
Гюрза оцепенела; очередь прошлась прямо над ней, так близко, что раскаленные 14-и миллиметровые снаряды опалили шерсть. Облака пыли и бетонных осколков накрыли ярус. На большом расстоянии, внезапно, взревел знакомый металлический голос «Саранчи», но почти сразу захлебнулся отрывистым сухим взрывом.
Облака пыли ненадолго скрыли ворота от глаз пулеметчика, и Гюрза сумела отползти с линии огня. Приподнялась на локте, в ужасе огляделась. Мысли, пропитанные страхом, бешено вертелись вокруг единственного слова. Имени.
«Сай!» — Гюрза в отчаянии вцепилась в бетон. — «Сынок!!!»
С вертолета, повисшего над землей, уже выпрыгивали десантники в серебристых антирадиационных скафандрах; как минимум у одного, за плечами, темнели баллоны огнемета. Дегелен, бывший бункер, строился людьми — все коридоры и двери были человеческих габаритов. Врагам не составит никакого труда передвигаться по городу.
Вспомнив Нэнэке-Улус, Гюрза ощутила, как из глубин души поднимается сжигающая, выворачивающая разум наизнанку волна бешенства. Заныли мгновенно напрягшиеся мышцы, в глазах потемнело от гнева. Гюрза знала, что сейчас самое время бежать, что люди не станут преследовать одинокую толстую мышь, но остановиться уже не могла. С тех пор, как во всем мире у нее остался лишь Сай.
Селевиния судорожно заглотнула воздух и двинулась вперед, разворачивая с пояса боевой хлыст.
Глава 6
Дно каньона почти сплошь покрывали высохшие трупики птиц и животных. Следов разложения видно не было — ядовитый воздух работал, как вечная мерзлота, предохраняя
Фургон, натужно рыча дизелем, тащился по каньону уже третий час, за рулем сидел Темир. По общему решению, отныне вести машину предстояло ему одному, поскольку лишь ведун мог предвидеть, чем закончится поездка. День клонился к вечеру, воздушный шар сильно натягивал тросы и уже пару раз вынуждал останавливаться, когда мотор глохнул из-за перекрученного рукава.
Солнце с трудом проникало на дно глубокого каньона, мрачные тени рассекали дорогу ломанными линиями сплошной черноты. Респираторы лишили путешественников даже возможности разговаривать — особенно мучился Туман, в его блестящих глазках стояла тоска. А путь предстоял неблизкий, фургон тащился с черепашьей скоростью.
В мутном световом конусе от фар, то и дело, возникали мертвые тела, которые приходилось объезжать. С удалением от границ каньона их становилось меньше, преобладать начинали хрупкие птичьи останки — наземные животные задыхались раньше, чем успевали углубиться в смертоносную долину. У Темира было нехорошо на душе, старый Эрих и вовсе сидел с закрытыми глазами, что-то неразборчиво шепча под респиратором.
Легче всех поездку переносил Таурон: сыч приспособил себе на основание клюва особую «насадку» из двух присосок, и пока прочие потели в противогазах, невозмутимо клевал сушеную саранчу. Погода стояла безветренная, в темнеющем вечернем небе грузно висели тучи.
Ночь наступила неожиданно быстро. Как всегда бывает в степи, контраст между бездонным звездным небом и матово-черной, влажно дышащей землей переворачивал мир вверх дном — густая темная масса под ногами начинала казаться дырой, провалом в ликующей ткани Вселенной. В такие минуты, как никогда остро ощущались масштабы, слабенькие огоньки фар посреди глухого бесконечного мрака. Было невозможно верить, что путь сквозь тьму завершится.
Зловещая тишина смертоносного каньона приглушала даже натужный, болезненный вой мотора. Фургон казался раненным зверем, обреченно ползущим по кровавой тропе и кричащим, кричащим в беспомощной муке. Яркость сравнения заставляла Темира судорожно цепляться за руль.
Его спутники, однако, подобной чувствительностью не страдали, и понемногу отходили ко сну. Первым, естественно, сунул голову под здоровое крыло Таурон, чуть позже и Туман, измученный бездеятельностью, прикорнул на сидении. Последним веки сомкнул Эрих; врач остро воспринимал забортные картины смерти. К полуночи, следопыт остался наедине с темнотой.
Довольно долго, сильно уставший Темир механически вел фургон, когда внезапно, на периферии зрения, ему померещилось движение. Следопыт оцепенел, его сердце судорожно заколотилось в груди. Нет ничего более страшного, чем движение там, где его не может быть никогда.
Руль сразу показался потным и скользким. Напрягая волю, чтобы не поддаться панике, Темир ударил по тормозам и заглушил двигатель. Воцарилась мертвая тишина.
Тишина была настолько полной и всеобъемлющей, что шорох — когда он, все же, раздался — хлестнул по нервам не хуже раскаленного стального прута. Метрах в десяти от машины, чуть в стороне от светового конуса, шевельнулось нечто огромное, матово-черное. Чуждое.