Боевая рыбка
Шрифт:
* * *
Мой близкий друг и однокашник Гэс Вейнел был тем офицером, которого откомандировали с "Поллак" на строительство новой лодки и место старшего помощника которого я должен был занять. Я поехал в Пёрл на следующий день, чтобы поздравить его и взглянуть на свой новый дом. Было одно светлое пятно в общей картине: моим командиром будет Роби Палмер, старый друг довоенных дней, отчасти благодаря которому я принял решение перейти на подводные лодки. Он присутствовал на нашем втором, официальном бракосочетании в Перле в 1938 году. Если я не увижу Энн, то по крайней мере смогу поговорить о ней во время следующего выхода в море с человеком, который ее знает.
Было почти удовольствием видеть радостный взгляд на лице
– Добро пожаловать на борт! Когда ты меня сменишь?
– Ну, мы можем сделать инвентаризацию оборудования завтра, - сказал я, - секретных документов послезавтра и посовещаемся на третий день. Может быть, уложимся дня в четыре...
Мне пришлось остановиться, прежде чем он меня ударит. Распорядок мирного времени - одно дело, а отпуск в военное время - другое. Поэтому он сунул мне под нос кипу бумаг, и я вздохнул. Один из документов объявлял, что Вейнел и я провели инвентаризацию оборудования стоимостью примерно в двадцать тысяч долларов, что передающий за него отчитался и отныне я несу за него ответственность. Еще один документ удостоверял, что Гэс, я и офицер связи, которого я даже еще и не видел, провели инвентаризацию конфиденциальной документации. Третьим, датированным тремя днями позднее, был доклад капитану, заявляющий, что я официально сменяю Гэса на должности старшего помощника на "Поллак". В течение нескольких минут мы поздравили друг друга, Гэс обменялся рукопожатиями с офицерами и матросами "Поллак" и направился к трапу. Под мышкой он держал коробку с секстантом, который ему был вручен в военно-морской академии в качестве награды за первое место в мастерстве навигации.
С тех пор я его больше не видел. Новая подлодка "Сиско", назначению на которую я ему так сильно завидовал, пропала без вести во время своего первого патрулирования.
* * *
Я не считался официально назначенным на "Поллак" до дня доклада капитану 3-го ранга Палмеру. Было время для отдыха. Я написал письмо Энн с неутешительными известиями и решил немного развеяться. Война внесла разительные перемены в привычки общества в Гонолулу. Улицы пустели к десяти часам вечера, если вы задерживались после этого часа, то вынуждены были провести ночь там, где остались. Повсеместное полное отключение электричества стало помехой для шумных вечеринок, которыми славился довоенный Гонолулу. Как-то вечером я отправился на Вайкики на вечеринку, которую устраивала одна супружеская пара, известная в прежние дни гульбой, продолжавшейся всю ночь. Нынешней было далеко до прежних. У нас были жаренные на углях на заднем дворе бифштексы, которые готовились до наступления темноты, затем мы сидели кружком при лунном свете и вели беседы. К девяти вечеринка закончилась.
Единственное, что не претерпело изменений, так это охота на крупную рыбу гарпуном. Я пристрастился к ней в те дни, когда служил на "Скипджек", встававшей на стоянку в Пёрл-Харборе, хотя в то время она называлась подводной охотой. Честер Нимиц-младший, мой товарищ по академии и сменщик на "Стерджен", и я купили нехитрое японское оборудование и познакомились с этим спортом. В первое воскресенье после того, как "Уаху" вернулась в порт, я уговорил Роджера Пейна пойти со мной попробовать немного поохотиться с гарпуном. Мы позаимствовали джип на базе подплава и отправились на скалистый берег на Вайанае, на западном побережье острова.
Мы загарпунили кое-какую рыбу, и в этой мирной обстановке, не видя и не ощущая войны, я испытал самый сильный страх в своей жизни. Мы оба находились примерно в пятидесяти ярдах от берега, лениво ныряя и появляясь на поверхности кристально чистой воды, когда я глянул через плечо и увидел гигантскую акулу. Она была совершенно неподвижна
Я вспомнил, что читал в автобиографии д-ра Виктора Хайзера, как ему однажды удалось удрать от акул, отодвигаясь от них очень, очень медленно. Какая за этим стояла философия, я не помню, но отчаянно ухватился за эту технику. Осторожно и как бы невзначай начал дюйм за дюймом подвигаться к берегу, боясь закричать "Акула!", чтобы Роджер не взбаламутил воду и не погубил нас обоих. У меня не было основания ожидать, что он читал ту же книгу, что и я.
После муки, длившейся бесконечно долго, я благополучно ушел на безопасное расстояние, ускорил движение и, наконец, вскарабкался на скалы. Роджер все еще был в том месте, где находилась акула. Я позвал его в высшей степени безразлично:
– Послушай, Роджер, можешь подойти сюда на минутку?
Но что-то в моем голосе меня выдало. Роджер примчался с ревом скутера, - ни одна акула в мире не догнала бы его - и выскочил из воды с лицом белым, как лист бумаги. Он был сильно возбужден, когда я объяснил ему свой тщательно обдуманный план действий, и настаивал на том, что на самом деле оставил его в качестве приманки. Он даже обвинил меня в том, что, когда это происходило, он так отчаянно загребал воду, прокладывая себе путь к берегу, что его шикарное кольцо соскочило с пальца. Мы обсуждали целесообразность предоставить акуле достаточно времени, чтобы уплыть, и вернуться назад поискать кольцо, но к тому времени мы уже не доверяли друг другу, не говоря об акуле.
Мы вернулись на базу около восьми вечера и нашли там командира, рычавшего в бешенстве из-за того, что его джип забрали на целый день. Он уже забыл, что дал его нам напрокат. Когда мы ему об этом напомнили, он казался настолько успокоившимся, что мы позаимствовали машину вновь, чтобы опять поехать на Гавайи на ночь, обещая вернуть ее к утру. На базу мы вернулись не ранее десяти следующего утра. Нам повезло, как я писал Энн, что в тот момент считалось, что моряки с "Уаху" не могут сделать ничего предосудительного.
Я уныло подумал об этой славе, которая теперь не касалась меня, когда вернулся на следующий день на "Уаху", чтобы бросить на нее прощальный взгляд и забрать свое имущество. Среди призов, которые я унес с собой, был один, которому каждый на лодке завидовал: самодельная карта гавани Вевак, нарисованная с таким отчаянным старанием в первые дни третьего патрулирования. Большие споры по вопросу о том, кто должен хранить карту, разгорелись несколько дней назад, до того, как мы вернулись в Пёрл, и Маш, который никогда не выпячивал свое звание в таких делах, предложил, чтобы спор решили бесстрастные карты, а призом будет карта гавани. Мне повезло.
* * *
Мне довелось еще раз увидеть Маша Мортона, когда в апреле "Поллак" вошла в бухту на Мидуэе и пришвартовалась через док от "Уаху".
Мы попали в неблагоприятные погодные условия, из-за которых откладывалось наше отбытие, и мои прежние товарищи по "Уаху", зная, что я был штурманом, с радостью прочитали распоряжение об отсрочке. Когда мы пришвартовались, Маш и Дик стояли на причале, глядя на меня.
– Что случилось, Джордж? - с невинным видом спросил меня Маш. - Забыл о демаркационной линии времени?
– Ой, капитан, - объяснил Дик достаточно громко для того, чтобы его слышал каждый на борту "Поллак", - он просто опять заблудился.
"Уаху" только что вернулась из тяжелого боевого патрулирования в Желтом море, во время которого потопила девять вражеских судов. Глаза Маша все еще горели после победы над врагом, а Дик был еще более, чем прежде, уравновешенным и уверенным в себе. И у офицеров с "Уаху" было что рассказать даже видавшим виды подводникам, где бы они ни оказались в Тихом океане. Я услышал их истории в клубе в тот вечер.