Боевая рыбка
Шрифт:
В офицерском жилом отсеке было четыре каюты и койка, которую можно было разложить в кают-компании. У нас было девять офицеров - по двое на каюту, а бедному Эдди Эткинсону приходилось делить каюту со мной. Помещения на лодке ничтожно малы, и очевидно, что в том, чтобы делить каюту с командиром, нет никакого преимущества.
Дневное время - самое бедная событиями часть суток. С наступлением темноты вахтенный офицер докладывал вниз, что мы готовимся к всплытию, и лодка как будто оживала. Звучал сигнал к всплытию, высокое давление нагнеталось в главные балластные цистерны, и с сигналом ревуна корабль начинал подниматься на поверхность. Когда глубиномер показывал, что самый верх
В течение дня давление внутри погруженной лодки поднимается на два-три дюйма ртутного столба выше атмосферного из-за небольших утечек воздуха из баллонов. При открытом люке приходится отступать назад, потому что воздух под давлением внутри подлодки вырывается с такой силой, что может сбить человека с ног. Таким образом, сначала вырывается поток воздуха при открытии люка, а спустя мгновение слышится звук шагов вахтенного офицера и сигнальщиков, поднимающихся по трапу. Затем с более важным видом следую я. Запускаются двигатели и вытяжной вентилятор, чтобы выдуть остатки воздуха из цистерн главного балласта, и один или два электромотора ставятся на подзарядку аккумуляторной батареей, в то время как мы медленно идем в режиме патрулирования, используя мощь остальных дизелей, следя за всем, что нам встречается на пути.
Довольно странно всегда наступает период, когда всему экипажу приходится привыкать к свежему воздуху. Когда он поступает первый раз, пахнет ужасно. В течение многих часов мы привыкли к воздуху, пропитанному запахами кухни и другими запахами, и свежий воздух в первые минуты кажется почти тошнотворным.
После того как мы всплываем, чувствуется, что атмосфера в лодке становится все более праздничной. Я сижу в кают-компании со свободными от вахты офицерами. Мы разговариваем, играем в карты, немного слушаем музыку по радио. И каждый раз, когда меняется курс, погода или что-то обнаруживается, ко мне подходит вестовой, чтобы сообщить об этом. После пассивного состояния в течение дня это вызывает облегчение.
Еда всегда доставляла удовольствие, потому что питание на подводной лодке во время войны было превосходным, и только из-за пресыщения вкусными блюдами мы придирались к Эдди Эткинсону по поводу еды, подаваемой во время предыдущего похода. У нас были сравнительно большого объема холодильные камеры, в которых хранились самые лучшие продукты, если только патрулирование не затягивалось на более длительный срок, чем предполагалось. В этом случае свежезамороженное мясо могло кончиться и порции стать более скромными, но все же большими, чем у гражданского населения в Штатах. Мы каждую ночь выпекали свой хлеб, и одной из самых приятных привилегий командира было то, что он около пяти часов утра мог пойти назад в отсек, где пекарь вынимал из печи горячий хлеб. А на борту у нас была и чудо-машина для приготовления мороженого, которое сверху украшалось свежезамороженной земляникой или специально приготовленными взбитыми сливками.
Ближе всего мы подошли к кризису с продуктами на "Флэшер", когда однажды, после того как пробыли в море в течение месяца, у нас не осталось взбитых сливок. Несмотря на это, мы оставались строго на позиции и ели землянику просто так.
Кажется странным, что, когда, делясь воспоминаниями об этой жизни, слышишь, как люди сетуют по поводу ее лишений и ужасов подводного плавания. "Но быть замурованным там внизу под водой все время и никогда не знать, где находишься!" - говорят они. Ну, мы почти всегда знали, где находимся, и бывали на поверхности чаще, чем под водой, и я еще не встречал ни одного подводника,
Подводники проводили гораздо большую часть времени на койках, чем большинство моряков надводных кораблей. Для подлодки это было одним из видов величайшей роскоши. Работа могла быть длительной и опасной, когда подводники были на боевых позициях, но в дни и недели будничного патрулирования они могли выполнять свои повседневные обязанности, стоять на вахте, и все-таки у них оставалось много времени для сна и развлечений. Они играли в карты в старшинской кают-компании, которая была аналогом офицерской. Всегда можно было попить кофе, места там хватало для шести человек, которые размещались за четырьмя столами, а приходить разрешалось в любое время суток.
Спокойными ночами любой желающий подняться на мостик, подышать свежим воздухом мог это сделать. И все, что ему нужно было сделать, - это подняться в боевую рубку, высунуть голову из люка и сказать: "Разрешите подняться на мостик, сэр?" Вахтенный офицер разрешит: "Поднимайся". Но очень немногие это делали. Они предпочитали оставаться внизу. Помимо тех, кто нес вахту на мостике, на "Флэшер" были люди, которые ни разу не видели неба с того времени, как вышли в море, и до момента, когда вернулись в порт.
У нас был краткий период возбуждения в начале этого шестого патрулирования, когда мы присоединились к нескольким другим субмаринам в поиске японских линейных кораблей, о которых было известно, что они совершали переход от Сайгона до Японской империи, но мы их так и не увидели. "Флэшер" шла в одной команде с "Бешо" в "волчьей стае" из двух подлодок под моим командованием, и после бесплодной охоты в составе временной оперативной группы мы патрулировали близ острова Хайнань. 21 февраля мы обнаружили свои первые цели. Они были до смешного малы.
Когда мы впервые увидели их в дымке ближе к концу второй половины дня, они выглядели как два эскортных миноносца, но после двух часов маневрирований, с тем чтобы подойти поближе и рассмотреть получше, они оказались двумя "морскими грузовиками" - деревянными грузовыми судами. Теперь, в конце войны, японцам отчаянно недоставало судов, и они использовали деревянные суда на дизельных моторах для перевозки небольших грузов, обычно не более пятидесяти тонн. Они перевозили небольшое количество людей и масло в бочках.
И все-таки после всех этих бесплодных недель мы решили, что на них стоило потратить наши торпеды. Скоро будет достаточно лунного света для орудийной атаки, а я хотел дать и Хоуку Симпсону с "Бешо" возможность действовать. Поэтому мы дали им пройти, всплыли, чтобы последовать за ними, и послали донесение Хоуку.
Вскоре после семи часов вечера в ту ночь мы засекли обе цели, но к тому времени пошел дождь, и видимость была слишком слабой для хорошей атаки из орудий. На "Бешо" выразили намерение выстрелить двумя торпедами по "морским грузовикам", и я дал Хоуку "добро". Мы шли вслед, в то время как он шел на сближение с целью. Это была отличная работа, и в течение часа он дал залп, уничтожив одну из целей, по промазав по второй. Он предложил атаковать другую из пушки, и мы сократили дистанцию, чтобы понаблюдать. Но что-то не заладилось с палубным орудием "Бешо". Мы взяли работу на себя и продолжали стрелять из наших четырехдюймовых орудий до тех пор, пока цель не перевернулась. Киль высовывался из воды, в то время как мы шарили между обломков, а люди облепили киль. Им было далеко до дома, а вода была холодной. Я взял мегафон и прокричал в него на своем лучшем японском языке, знания которого были почерпнуты мной из разговорника: