Боевой 19-й
Шрифт:
Конники, неожиданно хлынувшие таким потоком, вначале неприятно озаботили станицу... Но убедившись вскоре, что казаки проходят мимо, население успокоилось. Жители, словно в благодарность за это, услужливо уступали ведра и даже не считали за труд лишний раз сходить к колодцу.
Назаров ехал в первой сотне 49-го полка, немного усталый, с поседевшими от пыли бровями и ресницами. Хотелось пить, рот пересох. Вспоминая вчерашний-разговор с Быльниковым, он силился понять, чего' ищет, чем тяготится сотник. Ведь все то, что ясно Назарову, не может быть неясным сотнику. Ломая в догадках голову, Назаров подозвал ехавшего впереди казака.
—
Казак смутился от неожиданного вопроса и, заикаясь, ответил:
.— Урядник, господин хорунжий.
— Так. Ну, а куда ты едешь, урядник?
— В поход. Дон защищать от большевиков, господин хорунжий.
— Дон? Ну, так-с. А царь тебе нужен, урядник?
— Так точно, господин...
— Так то-очно, — передразнил Назаров, — идиот.
— Никак нет...
— Чего нет?
— Не нужен.
— Иди ты к...
«Этот просто дурак, — подумал Назаров, — а Быль-ников — мудрствующий офицер, политик, а может статься, что он испытывает меня?» Последнее предположение покоробило Назарова. Вчера он был почти в
таком же положении допрашиваемого, как этот казак.
— Ну, вот и Хопер, — услышал он усталый голос подъехавшего Быльникова.
Сотник сказал это с хрипотцой, как говорят сонные пассажиры после долгого утомительного пути: «Ну, вот и приехали».
Бессонная ночь и усталость сделали фигуру сотника еще суше и стройней. Матовые от пыли щеки втянулись, уголки губ опустились, придавая лицу Быльникова несколько скорбное выражение. Темные глаза смотрели на чешуйчатые блестки Хопра. Назаров промолчал. В Быльникове сейчас было что-то приятное, подкупающее. От вчерашней раздражительности Назарова почти ничего не осталось. Неприязнь к сотнику, появившаяся в душе хорунжего, исчезла, и на какую-то минуту он погружается в радужные мечтания о породистых скакунах с серебряной наборной сбруей, о богатстве. И мчится он, и уж не один, а сотни, тысячи несутся быстрей ветра к златоглавой Москве. Примиренный, он повернулся к Быльникову и нечаянно встретился с глазами хитроватого казака. Казак смотрел на него, нагло улыбаясь, словно знал все, о чем думал Назаров, и издевался. Назаров оторопел. Чтобы скрыть свое смущение, он огрел коня плетью. Тот шарахнулся и оседая на задние ноги, застонал. Быльни-ков изумился:
— Что вы, хорунжий, этак!
Мимо с поднятой плетью проскакал полковник Ру-сецкий, хрипя:
— Сорок девятый полк, сми-ирр-но! — обернувшись, опустил плеть и скомандовал: — От-ставить!
Полковник поскакал обратно, держа руку у козырька. Назаров, по-солдатски подтянувшись, отдал ему честь, в то время как Быльников небрежно козырнул, что было похоже на взмах руки, когда говорят: «Скатертью дорога».
Казаки зашептались:
— Генерал Мамонтов...
— Генерал.;.
— Сам генерал.
— А разве они бывают не сами?
Назарову показалось, что это сказал тот же неприятный ему хитроватый казак. Он подумал: «Убью, сволочь!»
Мимо полка в фаэтоне, запряженном тройкой, мчался генерал Мамонтов. К фаэтону подъехал полковник Русецкий с красным надутым лицом и, не отрывая руки от козырька, что-то быстро заговорил,
С Хопра неслись всплески, шум голосов. У переправы гудело огромное скопище людей. Суетливый топот, выкрики команд прерывались глухим громыханием двуколок, зарядных ящиков, повозок. Обоз вытянулся по берегу в несколько рядов. Подходили пешие отряды, внося еще больше сутолоки. Скоро пестрая шевелящаяся мешанина стала вытягиваться в рукав и потекла в узкое горло моста. Рядом с мостом двигался по канату паром, груженный пушками. На берегу стоял низкий тучный офицер, тесный мундир которого, казалось, вот-вот разлезется по швам. Офицер, видимо, распоряжался переправой и кричал больше, чем нужно. Его- мало слушали, но ему казалось, что все движется при его помощи, по его воле. Светлые подстриженные усы топорщились. Он сопел, точно сам был впряжен в повозку. Вдруг он вскрикнул, заметив, что на середине моста, попав колесом в пролом настила, застрял зарядный ящик. Казаки кричали й матерились. Митяй Пашков, с которым стряслась беда, растерянно оглядывался и настегивал лошадей. Лошади, дергая вправо и влево рванулись так, что ящик подскочил и одной стороной повис в воздухе, готовый опрокинуться в реку.
— Постромки... постромки, мерзавцы! — исступленно хрипел офицер, потрясая нагайкой. Однако его никто не слушал.,
— Ле-во-о!.. Пра-во-о!..— доносились спокойные голоса тянувших канаты парома.
Зарядный ящик кое-как водрузили на мост, и движение восстановилось. Низенький офицер остался в уверенности, что это он возобновил движение. Серая лента пеших казаков, сверкая штыками, протянулась через мост, выстраиваясь на той стороне в колонны. Полковник Русецкий, встревоженный встречей с Мамонтовым, бесцельно Носился взад и вперед, сам не зная зачем.
Назаров с Быльниковым подъехали к берегу. Лошади по-гусиному вытягивали шеи, опуская морды к самой воде.
— Кучумов! — крикнул, не оборачиваясь, Назаров.
— Я, господин хорунжий, — ответил лукавый казак.
— Ты чего сме-ешь-ся, сволочь? — сквозь зубы процедил Назаров.
— Никак нет, господин хорунжий, — удивился Кучумов.
Назаров посмотрел на казака. Лицо казака смеялось.
— Смеешься? — запальчиво крикнул Назаров.
—- Это у меня в лице так, господин хорунжий.
Кучумов недоумевал, почему нельзя смеяться.
— Смотри у меня! — погрозил Назаров плетью и,-соскочив с лошади, отдал повод. Лошади, едва ступив в реку, жадно пили воду.
Быльников умылся и сидел на берегу, играя перстнем. Массивный платиновый перстень изображал змею, обвивающую палец. Хвост и голова змеи замыкались в человеческом черепе. В глазнице черепа блестели камни. Назаров стал на колени, вымыл лицо и, доставая пригоршнями воду, пил. Вода через растегну-тый ворот проливалась на грудь. Назаров от удовольствия крякал.