Боевой 19-й
Шрифт:
Расцеловав Устина, он усадил его и, броеив тревожный взгляд, спросил:
— Ты отколь явился?
— От беды, брат. Побили нас казаки под Коленом.
— Да, слыхал, — сокрушенно покачал головой Груздев и размышлял вслух: — Что станем делать? Видишь, что написано. На-ка вот, почитай, — придвинул он розовые листки, на которых вверху крупными буквами было напечатало: «Воззвание». — Рад я тебе, Устин. Явился ты кстати. Тут одному незнамо
Устин окончил читать и задумался. Груздев шумно вздохнул и вопрошающе смотрел на него.
— Где мужики? — спросил Устин.
— В поле.
— Оружие есть?
— Ни у кого, кроме как у меня, — пожал плечами Груздев.
— Может, у кого окажется на этот случай?
Петр Васильевич развел руками.
— Давай соберем собрание, — посоветовал Устин.
— В набат вдарим?
— Не надо полошить народ, а то бабы заголосят, растревожат мужиков. Ты пошли в поле и накажи — пусть все бросают и идут сюда. Мол, собрание важное, к спеху. А мы по-ихнему, так-то, мол, и так-то, а там их добрая воля.
— Ладно, — согласился Груздев и, выглянув в окно, крикнул: — Мотька!
К окну подбежал русый мальчик лет девяти. В подоле длинной холщовой рубашки он держал бабки.
— Мой, — улыбнулся Груздев и тут же, нахмурясь, заходил по комнате. — Ветром несись в поле,— приказал он сыну, — скажи: председатель кличет всех мужиков на собрание безотлагательно, так и скажи: безот-лагательно. Пусть все бросают и идут.
— А бабки? — пропищал плаксиво мальчик, как будто у него собирались их отнять.
— Складывай сюда, целы будут.
Мальчик сложил на подоконник кости и вихрем понесся через дорогу.
— Ты не извещен... Мать-то твоя, Устин...
— Знаю, Петр Васильевич, тяжело слушать.
— И скажи ты на милость — не хворала. На печи как лежала, так и остыла.
Наступило тягостное молчание. Груздев положил Устину на плечо руку.
— А Ерка-то Рощин, отходился.
— Да-а... Видел я его могилу.. Жалко...
— Всем селом провожали, — Груздев вздохнул, — человек был... великой души человек. За правду погиб, за народ.
— А детишки его?
— Детишек содержим. Ну-у, в обиду не дадим. Вырастут — в люди выйдут. А теперь, пока мужики соберутся, зайдем на час ко мне.
— Петр Васильевич, не взыщи, я потом к тебе зайду. Мне хотелось сейчас
— Да! — воскликнул Груздев. — Погоди! Ты разве о нем ничего не слыхал?
— Нет. А что? — смутился Устин.
— В ту же ночь, как мы разошлись, его ровно корова языком слизнула. О тебе я мужикам и матери твоей рассказал.
— Как она, — перебил Устин, — моя мать-то?
— А ничего, хорошо этак... Я с Зиновеем и Климом ходил, толковал. Ну, всплакнула она... мать ведь. Утешили. Больше боялась, не попал ли ты, как Ерка, ну, а потом — ничего. А вот о Пашкове... — Груздев понизил голос, — мне, Устин, так сдается, убег он, сукин сын, с беляками. Кружений он. Ты как думаешь?
— Да и я так думаю. А Наташа что говорила?
— Плачет. Не ведаю, мол, ни сном, ни духом. Ушел, говорит, в ту ночь к красным. Только не верю я этому. Ее обманули. Вернется он сюда с казаками. Ну, тогда, брат, не жди добра.
— Не вернется он, Петр Васильевич.
— Ну-у? Будешь у Натальи — спроси. Может, затаила правду, а тебе расскажет. Ну, иди. Я за тобой мальчишку пришлю.
Груздев проводил Устина до крыльца. «Хороший мужик», — подумал он, глядя ему вслед.
.. .В маленькой горнице на железном крюке, вделанном в потолок, висела люлька, сплетенная из ивняка. На стене около десятка фотографических карточек, у окна — швейная машина, покрытая вязаной салфеткой, а поверх — детские распашонки, свивальники. Деревянная кровать, укладка и широкая скамья — все убранство горницы.
Наталья тщательно выметала из-под скамьи сор и не слышала, .как вошел Устин. Вместе с сором выкатился зеленый клубок ниток. Наталья подняла его и, глядя в окно, стала наматывать на клубок распущенную нитку. Устин смотрел на стройную фигуру Натальи, на тяжелые косы, скрученные на затылке. Через тонкую кофточку просвечивала сорочка, наполовину открывавшая спину и округлые плечи. И было такое желание подойти тихонько, обнять ее и, спрятав лицо, сказать: «Угадай, кто?»
— Йаташа1 — позвал он.
— Ой, кто это! — вздрогнула она и повернулась.
Из рук выпал клубок и покатился по полу.
— Устюша!..
Лицо ее осветилось радостной улыбкой. Она стояла, нерешительно протянув руки. Устин сделал к ней шаг. Она бросилась к нему и обвила его шею руками. Часто билось сердце, и вздрагивали сильные плечи Натальи. Устин заглянул ей в глаза. Они были мокры от слез.