Боевой 19-й
Шрифт:
Быльников улыбнулся.
— Хорунжий, это хорошая примета. Вы напоминаете библейского воина из стана Гедеона. Вы победите, — они тоже пили пригоршнями.,
— А вы? .. — вырвалось у Назарова.
— Я... — Быльников рассеянно смотрел на противоположный берег, на переправы. — Вы мне? Я... что ж, я напился, — уклонился он от прямого ответа.
Зной спадал, опустела станица. Мягкая пыль тонкой замшей одела крыши домов, деревья, ровным слоем легла на дорогу, стерла следы копыт. Багряное в закате солнце протянуло
Присмирели воды Хопра, а на том месте, где недавно прошли тысячи конников, напевая, купались в тихой воде девушки. В старых девичьих песнях звучали мотивы то страстного зова, то жалобы, то упрека.
Заря сгорала, на станицу спускался вечер.
В станице Добринской, в доме. вдовы казачьего офицера, разместился штаб. По просторной горнице, заложив назад руки, немного ссутулясь, быстро ходил Мамонтов. С кисти правой руки мертвым ужом свисала плеть. Потемневшая кокарда, тусклые, как старая медь, погоны и расстегнутая шинель придавали генералу небрежный вид.
Внешность резко выделяла генерала из всей его свиты и штабистов. Быстрый взгляд серых глаз, орлиный нос, 'длинные пушистые усы, вздернутые кверху, подчеркивали хищную и своенравную натуру генерала. Излагая диспозицию, он мало обращал внимания на штабистов, почтительно сидевших за столом над картой, на офицеров, которые стояли поодаль и, склонившись над планшетами, что-то записывали или делали вид что записывают. В тоне генерала не было и намека на вопрос, и сказанное им принималось всеми как приказание, от которого отступать нельзя. Он не обращался ни к кому, а, $лядя перед собой, шевелил длинными усами и говорил, как будто проверяя вслух то, что было обдумано и решено им раньше.
— .. .Двенадцатая дивизия генерала Постовского, поддерживаемая сорок девятым пехотным полком, обрушивается на красных в районе Елань-Колено...
Остро зачиненные карандаши штаб-офицеров бегают над картой, пересекая реки, железные дороги, деревни, затем падают на нужные места и пометками как бы закрепляют прорыв.
Молодой темнорусый офицер с прямым пробором и с чистым, как у девушки, лицом, не глядя на клавиши машинки, быстро отбил последнюю строчку. Мамонтов подошел к нему и, прищурив глаза, долго читал текст. Чувствуя у себя за спиной генерала, офицер насторожился и, словно. пианист, приготовившийся взять новый аккорд, пригнулся к машинке. Мамонтов помял в пальцах папиросу, закурил и, помахав потушенной спичкой, приблизился к карте. Некоторое время стояла Мишина.
— Левой колонне генерала Секретева захватить Таловую, — продолжал Мамонтов, — выйти к узловой станции Лиски и, овладев ею, взять направление на Воронеж.
Вновь забегали карандаши и защелкала машинка.
Уже совсем стемнело, когда совещание закончилось. Казак осторожно, словно в руках у него был кипящий самовар, внес большую керосиновую лампу. Окна, казавшиеся в темноте придвинутыми, расступились. Мамонтов сидел за столом, горбясь над картой, и легонько постукивал по ней костяшками пальцев. Офицеры столпились у стола, прислушиваясь к отрывочным словам генерала.
—
Кто-то робко, вполголоса спросил, какая политика должна проводиться корпусом. Мамонтов быстро поднял голову. Лицо его, обрюзглое, усталое, с голубоватыми мешками под глазами, ярко оттененными светом лампы, выражало не то смущение, не то недовольство.
Наступило молчание. Думалось, что Мамонтов ответит обычным для него каламбуром, но неожиданно ов встал, прошелся по горнице.
— Господа! — минуту спустя заговорил генерал.— Корпус является частью Добровольческой армии. — Он обвел всех холодным, отсутствующим взглядом и затем медленно, как бы подыскивая слова, продолжал: — Мы не без основания рассчитываем на поддержку разумной части измученного, уставшего от распрей русского народа, чаяния которого мы оправдаем уничтожением коммунистов, узурпировавших власть. Русский народ с помощью наших союзников установит тот священный и нерушимый порядок, который станет гордостью России.
Мамонтов опустился на стул, стукнув об пол плетью, клубком свернувшейся у его ног, и, выразительно оттеняя каждое слово, заговорил:
— Господа, наша задача — подавление советской власти, коммунистов... — он быстро вскинул глаза. — Наша задача уничтожение тылов красных войск, дезорганизация связи, разрушение коммуникаций и, главным образом, уничтожение вражеского оружия, арсеналов, баз. Политика... — он резко качнул головой и, выдержав небольшую паузу, резюмировал: — Карательная политика, господа!
.. .Давно стояла глухая ночь. В безмолствующей степи, вокруг мягко качавшегося фаэтона с закрытым кузовом, скакали всадники. Колеса терлись об ось, ти-ликали и скрежетали на выбоинах. Черный фаэтон уносил генерала.
Откинувшись назад, Мамонтов зажмурился. В ушах еще стоял дневной шум похода, крики, грохот обоза, цоканье копыт. Перед ним проходил весь день, длинный и утомительный. Мелькали лица офицеров и чье-то смуглое, черное. Он силиЛся вспомнить и не мог. Потом отмахнувшись, открыл глаза, провел рукой по колючему подбородку и вдруг ясно представил себе военно-стратегическую операцию, которая поручена ему белым командованием. Затем, сопоставляя возможности свои и противника, он решил, что рейд выйдет далеко за пределы специального назначения.
Корпус может превратиться в силу, которая нанесет окончательное поражение врагу. И в самом деле: Красная Армия на Южном фронте вдвое меньше белой, участок, избранный для прорыва у Елань-Колена, почти обнажен. Незначительные красные части восьмой и девятой армий растянуты на десятки километров, В тылу у красных перед генералом раскроются широчайшие перспективы: кулацкие восстания, пополнение корпуса людьми, недовольными советской властью, и бывшими офицерами. Корпус вырастет в армию и двинется вглубь страны на Москву. Имя генерала будет произноситься со священным трепетом... Покроется неувядаемой славой.