Боевой гимн
Шрифт:
В его кабинете находилась целая коллекция памятных вещей, гордо выставленных Кэтлин на обозрение посетителям. Она хотела также повесить там картину самого известного русского художника Рублева, изображавшую Эндрю в окружении своих соратников в момент битвы при Испании, однако Кин настоял на том, чтобы кабинет украшало только небольшое полотно с изображением его семьи: Кэтлин и Эндрю, их сыновей Авраама и Ганса и их дочки Мэдисон. В углу находился продырявленный пулями флаг, а в витрине, располагавшейся у стены напротив его стола, лежали несколько книг по военному делу и последнее творение издательского
Линкольн. Мысли Эндрю часто обращались к нему. Где он теперь, что делает? Возможно, он вернулся к адвокатской практике в Спрингфилде, а может, как ни страшно об этом подумать, его уже нет в живых? Эндрю вспомнил о Калине, ждущем его внизу. Он считал Линкольна образцом того, как должен выглядеть президент, и в результате невысокий толстяк везде появлялся в длинном черном суконном сюртуке и в цилиндре. Он даже отрастил себе линкольновскую бородку и, на взгляд Эндрю, имел довольно комичный вид, хотя и очень трогательный.
— Эндрю?
— Да иду я, иду.
Он стряхнул пару несуществующих пылинок со своего жилета и на секунду задумался, не стоит ли ему надеть мундир. Пожалуй, нет, это был неофициальный визит, и у себя дома Эндрю не нужно было соблюдать все формальности. Подойдя к лестнице, он заглянул в комнату мальчиков. Они сладко спали, и лицо Эндрю озарилось улыбкой. Слава Богу, они родились уже в мирное время. Война оставила свой след даже на Мэдди, которой было всего два года, когда они одержали решающую победу. Возможно, девочка каким-то образом ощущала всеобщий страх, сгустившийся вокруг нее, поэтому даже сейчас она иногда просыпалась среди ночи, крича, что «злые мерки пришли, чтобы съесть ее». Эндрю задержался у ее двери, услышал мерное дыхание спящей дочки и со спокойным сердцем спустился вниз. Войдя в гостиную, Эндрю увидел Калина, который, стоя к нему спиной, разглядывал ту самую картину Рублева, которую Эндрю запретил вешать у себя в кабинете. Кэтлин распорядилась, чтобы полотно повесили над камином.
— Глаза б мои не видели эту вещь, — смущенно произнес Эндрю,
Калин повернулся к нему и, улыбнувшись, протянул Эндрю левую руку, которую тот крепко пожал.
— На нас надвигается гроза, — сообщил президент, и Эндрю сначала не понял, что именно он имеет в виду. — Забавно, я перед грозой всегда чувствую свою потерянную руку. С тобой не происходит ничего подобного?
Калин бросил взгляд на свой пустой правый рукав, а потом на левую культю Эндрю.
Бывает иногда, — отозвался Кин. — Знаешь, я потерял руку десять лет назад и до сих пор временами ловлю себя на том, что пытаюсь ею что-то взять.
Калин вновь оглянулся па картину.
— Этот Рублев настоящий гений. Раньше он рисовал иконы, а сейчас у него здорово получаются героические сцены. Это мой любимый шедевр. Ты здесь выглядишь таким спокойным, что это придает уверенности всем нашим солдатам на поле боя.
— Я тогда был до смерти напуган, — перебил его Эндрю, — и ты это прекрасно знаешь.
Вспомнив единственный случай, когда
— Мы все тогда чуть в штаны не наложили, — отозвался Калин, все еще глядя на полотно, — А ты нас вытащил.
— Чай?
Кэтлин вошла в комнату, держа в руках простой деревянный поднос с чайником, из носика которого поднималась струя пара.
— Я вижу здесь только две чашки, — недоуменно вскинул брови Калин. — Принеси еще одну для себя.
— Ну уж нет. Я чувствую, что вы сейчас будете говорить о политике, а мне надо подготовиться к завтрашней лекции.
— Доктор Кин, ваши студенты не будут возражать, если завтра вы дадите им меньшую нагрузку, чем обычно. К тому же я подозреваю, что вы давно уже все подготовили. Так что, пожалуйста, присоединяйтесь к нам.
— Разве можно не подчиниться приказу президента? — улыбнулась Кэтлин,
Выйдя из гостиной, она тут же вернулась с еще одной чашкой. Налив гостю чая, Кэтлин жестом предложила ему занять кресло у камина. Довольно крякнув, Калин опустился в кресло, поставил свою чашку на стоявший рядом невысокий столик и протянул руку к огню.
Холодновато для этого времени года. Эндрю молча кивнул, чувствуя, что Калин не решается сразу приступить к делу.
Наконец президент поднял голову и посмотрел прямо ему в глаза.
— Друг мой, нам надо серьезно поговорить.
— Я знаю.
— Давай сначала обсудим бюджет. Последняя новость об этом огромном дирижабле — это просто не укладывается ни в какие рамки. Как ты мог такое допустить?
— Ты можешь мне не поверить. Калин, но я сам узнал обо всем только позавчера. Я не снимаю с себя ответственности за это, но мои подчиненные производили все работы в тайне, не желая подставить меня.
— А что мой чертов зять? Он был в курсе? Эндрю кивнул.
Калин вздохнул и откинулся на спинку кресла.
— Ну и что ты собираешься делать, Эндрю?
— Я объявил строгий выговор всем, замешанным в этом деле. На Фергюсона будет наложен штраф, и я уволил его из вооруженных сил.
— Но ты ведь и так собирался уволить его по состоянию здоровья.
— Калин, чего ты от меня хочешь? Чтобы я всех их разогнал?
Президент сделал небольшой глоток и вновь поднял глаза на картину.
— Это невозможно, — тихо произнес он. — Мы не можем отчислить из армии Пэта, Винсента и черт знает сколько других людей. По закону мы должны так поступить. Но мы не будем этого делать.
Эндрю с трудом скрыл облегчение. Если бы Калин настаивал на массовом увольнении, пойдя на поводу у определенной части конгрессменов, Эндрю не оставалось бы ничего другого, как подать рапорт об отставке и взять всю вину на себя.
— Мы сделаем заявление, что это была административная ошибка.
Калин опять глубоко вздохнул и уставился на пламя, горевшее в камине.
— Вот ваш Линкольн. Интересно, ему когда-нибудь хотелось просто выйти из Белого дома, хлопнуть дверью, вернуться к себе домой и запереться от всех?