Боевой гимн
Шрифт:
— Скорее всего. Калин, такое желание возникало у него каждый день, — отозвалась Кэтлин.
Калинка грустно улыбнулся.
— Никогда не думал, что я буду с тоской вспоминать те дни, когда я был безграмотным крестьянином и питался объедками со стола моего боярина Ивора. Вы знаете, мне кажется, что если бы не страх перед туга-рами, я тогда был бы более счастлив, чем теперь.
— Зато сейчас счастливы твои дети и внуки, -возразил ему Эндрю, — Нам тяжело, но мы готовы пожертвовать всем, чтобы они спали спокойно, ничего не боясь.
Калин задумчиво посмотрел на своего старого
— До тебя дошли слухи о том, что я собираюсь участвовать в президентских выборах, — догадался Эндрю.
— Зачем тебе это? — спросил Калин.
— Ты считаешь, что у меня есть против тебя что-то личное?
— Мы были с тобой друзьями с самого первого дня, когда меня, перепуганного до смерти, ввели в твою палатку. Ивор послал меня разведать, демоны вы или нет.
Эндрю усмехнулся при этом воспоминании.
— Ты и твои друзья подняли меня из тьмы невежества, и за это я буду вечно вам благодарен,
— Но… — подстрекнул его Эндрю.
— Но теперь я совершенно с тобой не согласен, друг мой.
— Ничего удивительного, — буркнул Эндрю.
Калин хитро посмотрел на него.
— Разве не в этом заключается сущность Республики? — воскликнул Кин. — Мы можем не соглашаться друг с другом и разрешать наши разногласия в публичных дискуссиях.
— Удивительно верное замечание, друг мой. Но сейчас дело не в этом. У нас фундаментально различаются взгляды на то, как должна развиваться Республика.
— Так всегда бывает, — просветил его Эндрю.- Обе стороны считают свои позиции настолько правильными и незыблемыми, что поначалу отвергают саму мысль о компромиссе. Но обычно им удается договориться.
— А как же ваша Гражданская война?
— Все можно было решить мирным путем, если бы мы вовремя прислушались к голосу разума, — с грустью в голосе произнес Эндрю. — В своей инаугурационной речи Линкольн просто умолял враждующие стороны сесть за стол переговоров. Мы не сделали этого, и в результате погибло полмиллиона человек.
— А что ты думаешь относительно нашего спора?
— Калин, мы видим с тобой мир по-разному. Для тебя Русь — это все. Это земля, где ты родился, где ты воевал и жертвовал собой из любви к ней и где ты когда-нибудь будешь с почестями похоронен как первый президент Республики. Твои мысли всегда будут в первую очередь о Руси.
— У тебя это звучит как упрек.
— Вовсе нет, друг мой. Я был восхищен, когда ты настоял на подписании второй Конституции, по которой мы объединились с Римом, несмотря на то что не все в Конгрессе тебя поддерживали. Я думаю, что из тебя бы вышел образцовый губернатор Руси.
— Но не президент Республики?
Эндрю поймал взгляд друга и несколько мгновений удерживал его. Наконец он отрицательно покачан головой.
Лицо Калина вспыхнуло.
— И тебе кажется, что твой взгляд на мир правильней?
— Да, Калин. К тому же я считаю, что у меня хорошие шансы на победу.
— Ты собираешься втянуть нас в новую войну.
— В этом заключается основное противоречие между нами. Отношение к войне.
— Ты считаешь, что она неизбежна. Я с этим не согласен! —
В голосе Калина звучала горечь.
— Иногда я жалею о том, что вы не прислушались к совету Кромвеля и не уплыли на своем корабле перед появлением тугар. Вы вернулись бы после их ухода, и мы бы потеряли всего двух из десяти. Зато у нас было бы еще двадцать лет на подготовку к войне.
Эндрю выпрямился в своем кресле.
— Ничего уже не изменить, господин президент. И не забывайте, что это именно вы затеяли восстание против бояр, побудив нас вмешаться. Если бы вы тогда сдержались, то мы, скорее всего, действительно уплыли бы на «Оганките», хотя я и сейчас считаю, что это было бы ошибкой. Так что если уж на ком и лежит вина, то только на тебе, Калин, И не забывай еще одну вещь, — разгорячился Эндрю. — Мы с Пэтом прибыли в это проклятое место, имея под своим начатом свыше пятисот человек. Меньше половины из них остались сейчас в живых. Спасая тебя и Русь от рабства, я потерял много хороших парней.
— Эндрю!
Кэтлин поднялась со своего места, встала между спорщиками и подлила в чашку Калина еще чая.
— Вам обоим нужно успокоиться, — бросила она. — Мы не можем изменить прошлого, и, черт возьми, никто ни в чем не виноват. Погиб каждый второй русский, и, видит Бог, я держала за руку многих из них, когда они умирали, Калин. Погибла половина мальчиков из Тридцать пятого и Сорок четвертой, и мне слишком часто приходилось быть рядом с ними в их последний час. Так что перестаньте спорить о том, что было, и на минуточку задумайтесь о том, что будет.
Оба мужчины уставились на нее и медленно откинулись на спинки своих кресел. Наполняя чашку Эндрю, Кэтлин бросила на него гневный взгляд, упрекая мужа за несдержанность. В Кине все еще кипело раздражение, и она продолжала немигающе смотреть на него, пока морщины на лбу Эндрю не расправились и он не кивнул жене, давая понять, что справился со своими нервами.
— Мы оба понесли тяжелые потери, — наконец промолвил Эндрю. — Но нашим детям не придется сражаться и приносить те жертвы, на которые пошли мы.
— Я не хочу потерять того, что нам удалось сохранить,- ответил Калин.- Мы вбухали уйму сил и средств в строительство железной дороги в тысяче миль от Рима, не получив взамен ни единого цента. Мы подставляем себя под удар — орда может счесть это провокацией.
— Значит, ты хочешь оставить другие народы на милость существ, подобных Тамуке?
— Не пытайся играть на моем чувстве сострадания! — взорвался Калин. — Что мы можем сделать? В лучшем случае, в наших силах поставить под ружье двести тысяч солдат. Четверть из них уже занята патрулированием границ на западе, юго-западе и вдоль перешейка между Великим и Внутренним морями. И эта борьба потихоньку обескровливает нас. Только в этом году мы потеряли пятьсот человек убитыми. Если начнется война с бантагами, все, чего мы добились за последние три года, пойдет псу под хвост. И что в итоге — еще сто тысяч жертв? Давай сделаем передышку, Эндрю. Будем накапливать силы еще два-три года или даже пять лет.