Боевой гимн
Шрифт:
— Скажи ему.
— Тот парень с кривой ухмылкой, которого мы приняли за шпиона. Это он мне сказал.
Ганс присвистнул.
— Ну-ка, поподробнее.
— Он пришел ко мне в барак сразу после окончания смены и раскололся. Он признался, что Хинсен заслал его в цех шпионом, чтобы выяснить, планируем ли мы побег. Он был так напуган, что ревел не переставая.
— А ты что?
— Я сказал ему, что он псих, — тихо рассмеялся Кетсвана. — Потом я заявил, что сообщу о его признании надсмотрщикам, и вот тут он чуть в штаны не наложил. Начал говорить и не мог остановиться. — Голос Кетсваны вдруг затвердел. —
Зулус замолк, пытаясь подавить свой гнев. — Кто-нибудь из них заговорил?
— Нет! — гордо отозвался Кетсвана.
— Расскажи ему все, — нетерпеливо произнес Григорий.
— В утро Праздника Луны бантаги схватят пятьдесят человек.
— Для пира?
— Я не знаю. Шпион сообщил мне, что подслушал беседу Хинсена и Карги. Они уведут пятьдесят человек.
Кетсвана опять замолчал.
— Одним из них буду я, — наконец произнес Григорий. — А другим — Алексей,
Ганс откинулся на спинку стула.
— Ты уверен, что этот человек говорил правду? Потому что если он врал и его нарочно подослали к тебе с этой историей, ты должен донести на него бантагам, а иначе тебя убьют.
— Он был так напуган, что его просто трясло от страха, — ответил Кетсвана. — Умолял меня, чтобы мы взяли его с собой, и сказал, что в случае побега умрут все люди, живущие в лагере, в том числе и шпионы.
— Он назвал тебе их имена?
— Сначала он отрицал, что знает других людей Хинсена. Потом я пригрозил, что выдам его, и он раскололся. Это те люди, которых мы и подозревали.
Но ты ведь ничего ему не пообещал, да?
— Мне надо было ему что-то сказать, — улыбнулся Кетсвана. — Этот человек находился в таком состоянии, что мог от испуга кинуться обратно к Хинсену. Я ответил ему, что мы и не думаем о побеге, но, поскольку он был честен со мной, я беру его под свою защиту. Однако если со мной что-нибудь случится, мои друзья доберутся до него и утопят его в котле с расплавленным железом.
Ганс одобрительно кивнул.
Будем надеяться, что это все же не было хитроумной ловушкой. Кто-нибудь слышал ваш разговор?
— Нет. Когда он пришел ко мне в барак, я отослал всех, даже Менду.
— Хорошо.
Ганс на мгновение закрыл глаза и задумался.
— Мы никак не можем воспрепятствовать перемешиванию бригад или переводу наших людей с той стороны стены на внутрилагерные работы. Придется с этим смириться.
Он бросил взгляд на Григория. Черт подери! Весь их план строился на том, что они убегут в ночь Праздника Луны, когда почти все бантаги, даже надсмотрщики, будут мертвецки пьяны. К тому же в эту ночь на линии всегда было мало поездов. Обычно они нагружали состав дневной выработкой, поезд выезжал за пределы лагеря и стоял там в депо всю ночь.
— Мы должны бежать завтра ночью, — решительно заявила Тамира, подходя к Гансу с младенцем на руках. — Нам нельзя терять Григория и Алексея, как и пятьдесят других несчастных, в числе которых, несомненно, будут и люди Кетсваны. Мы бежим завтра.
Ганс посмотрел на нее, потом повернулся к Григорию.
— Побег состоится завтра ночью.
Григорий дернулся, желая что-то возразить, но Кетсвана словно заморозил его своим взглядом, и суздалец моментально захлопнул рот.
— Вы сможете завтра закончить тоннель до темноты?
— Если
— А если Лина оттуда уберут?
— Тогда мы не будем знать, что находится у нас над головами. Но мы справимся.
— Отлично, — прошептал Ганс. — Значит, завтра. Кетсвана с Григорием улыбнулись, и он проводил их к выходу.
— Мы идем на огромный риск, — обратился Ганс к Тамире, когда за друзьями закрылась дверь. — Все наши планы были связаны с Праздником Луны. Мы можем захватить поезд и обнаружить, что железная дорога впереди нас забита бантагскими товарняками, а то и эшелонами, перевозящими войска.
— Но мы не можем ждать еще день, — тихо отозвалась Тамира. — Нельзя бросить здесь Григория.
— Если бы это было возможно, я бы сам остался вместо него, — вздохнул Ганс.
— Как ты думаешь, он догадался? — спросил Григорий у Кетсваны, садясь на свою койку.
— Жаль, что пришлось ему солгать, — откликнулся зулус.
— Слушай, у нас не было другого выхода, чтобы убедить его изменить план. Если бы мы вломились к Гансу с криками, что бантаги собираются схватить его и поэтому надо в темпе сматывать удочки, мы его ни за что не уломали бы.
— Да, но вот как быть с расписанием поездов? Нам придется нелегко.
— Конечно, нам придется нелегко. Еще бы! Неужели ты и впрямь веришь, что у нас все получится? Раньше у нас был один шанс из пятидесяти, а теперь, может быть, один из ста. Так какая разница?
Кетсвана посмотрел на него и улыбнулся.
— И еще одна вещь, — добавил Григорий. — Я хочу, чтобы ты кое-что мне пообещал.
— Валяй,
— Что бы ни произошло, мы должны сделать так, чтобы они втроем выбрались отсюда. А то Ганс может выступить в своем репертуаре — остаться, чтобы выиграть время для других. Он уже поступил так со мной однажды на Потомаке. Отходил последний поезд, и он по праву должен был уехать на нем, чтобы организовать следующую линию обороны. — Григорий отвел глаза от Кетсваны. — Кесус, это был сущий ад. Туман, дождь. Мы знали, что эти сволочи наступают нам на пятки. Но когда этот поезд сдвинулся с места и все оставшиеся поняли, что им придется идти пешком, никто не ударился в панику. Ганс поймал меня за плечо и приказал садиться в поезд. Я отказался, но он заорал, что я нужен солдатам, чтобы подбадривать их своими спектаклями. — Григорий вздохнул и покачал головой. — Я сел в этот поезд, Я убедил себя, что сделал это, подчиняясь приказу, но мой внутренний голос все время твердил, что Ганс Шудер просто подарил мне жизнь. Он стоял там, держа в руках свой карабин Шарпса, а во рту его была неизменная табачная жвачка. Напоследок Ганс крикнул мне: «Женись на этой девушке». И исчез во мраке и тумане. Тогда я понял, чем ему обязан.
Григорий поднял голову и окинул взглядом барак.
— Я обрел еще один год жизни, жену и ребенка. У меня никогда этого не было бы. Я бы погиб на Потомаке.
— Обещаю, — прошептал Кетсвана.
— Мы сохраним ему жизнь любой ценой, — закончил за него Григорий.
Мы бежим с наступлением темноты.
Ганс оглядел комнату, задерживая взгляд на каждом участнике побега. Все, кроме Алексея и Лина, дружно кивали, соглашаясь с его словами.