Бог бросил кости. Том 2
Шрифт:
Со временем залы становились крупнее, а коридоры — шире. Роберт иронично подумал, что не помещения увеличиваются, а они с Шинобу становятся тем меньше, чем меньше шансов у них выбраться отсюда — но промолчал. Шинобу же всё чаще думала о том, что символ Наблы ведёт вовсе не наружу.
При этом помещения становились всё причудливей. Если раньше вокруг была строгость форм, трубы и перекрытия соединялись друг с другом под прямыми углами, то сейчас труб стало меньше, и стены были куда прозрачней — и вокруг далеко, насколько хватало взору, простирались массивные структуры, больше похожие не на сваренный друг с другом метапласт, а на сеть, что образуют нейроны
Где-то далеко, наверху, бушевала Война, но здесь же, в глубине Кубуса, всё оставалось как прежде. Не было разницы между верхом и низом, севером и югом, прошлым и будущим; спустя бесчисленное множество шагов момент, когда Шинобу и Роберт упали сюда, казался бесконечно далёким. Залы, теперь похожие на платформы посреди огромной сети, сменялись прямыми дорогами, дороги сменялись залами, и единственное, что давало намёк на направление — бледный треугольник, неизменно появлявшийся на одной из арок, обрамлявших выходы из залов.
Но куда приведёт Набла? Куда приведут эти метки, оставленные когда-то давно кем-то могучим, возможно, самим Агмаилом, с неизвестной целью? Ведут ли они наверх, к свету и жизни, или наоборот, манят всё глубже внутрь Кубуса, в места, нетронутые уже три тысячелетия? Сейчас было уже поздно задаваться такими вопросами: позади было бесчисленное множество распутий, а «обратной Наблы» загадочный автор не рисовал.
И тут Роберт понял: он чувствует ветер.
Он слышит ветер.
Он ощущает на своей коже, как едва заметные потоки влажного воздуха ласкают его ладони, волосы и лицо.
Он встретился взглядом с Шинобу и понял — она тоже чувствует.
Ноги, уставшие от долгих часов ходьбы, понесли их с новыми силами, питаясь одной лишь надеждой — однако где-то на обратной стороне сознания, не так уж и глубоко, Шинобу и Роберт понимали, что увидят, когда дойдут до конца коридора, туда, откуда лился неяркий голубоватый свет.
И они дошли.
Они стояли на небольшой платформе, почти балконе. Далеко внизу, отражая голубоватое сияние, покачивался океан, теряясь вдали — а сверху огромная плоскость нависала скатом бесконечной крыши, обозначая собой конец пути. Они преодолели технические уровни. Роберт и Шинобу были под поверхностью Кубуса.
Шинобу, покачнувшись, опёрлась спиной на гладкую опору структуры и с ироничной улыбкой опустилась на пол. Роберт медленно сел рядом с ней — в его глазах, как в океане, отражалось голубоватое свечение, исходящее из недр Кубуса.
— Выходит, это конец, — сказала Шинобу.
— Как бесславно, — усмехнулся Роберт, закрыв глаза.
— Но мы видели то, что вряд ли видел кто-то до нас. Рассказать — и не поверят…
— Если теперь я смогу это кому-то рассказать, я сам едва поверю.
Они сидели рядом, Шинобу Кёртис и Роберт Мацело, и прохладный влажный ветер трепал их волосы, нежно сдувал слёзы. Где-то внизу, там, где вода встречалась с метапластом, шумел океан, и Роберт чувствовал, как реальность покидает его; ему казалось, что он сидит на террасе Кубуса, в тени изящной полукрыши здания, и этот шум океана — тот же шум, но с другой стороны…
— Я хочу прочесть тебе стихи, — проговорила Шинобу; сухой язык едва ей поддавался. — Я нашла их недавно…
Слово «недавно» прозвучало так неестественно, подумал Роберт.
— «Не
Роберт закрыл глаза — и умиротворяющий вид террасы Кубуса вернулся, подрагивая в мареве безвременности.
— «Официант, принесите мне гамбургский счёт…»
Он слышал ветер, он чувствовал влагу моря, он видел, как солнечный свет, выглядывая из-за крыши, освещает носки его ботинок. Кубус протянулся от его разума до самых далёких мест, которые он только мог себе вообразить.
«Все эпилоги — ложь…»
Сознание медленно успокаивалось, звук сердца слился с шумом ветра.
«Все дороги — прах…»
В разуме не осталось ничего, кроме бело-стального умиротворения.
«Бог одинок… и, похоже, серьёзно болен…»
И в самом конце Роберт вдруг вспомнил, как он мечтал хотя бы раз оказаться в космосе, пролететь на шаттле до орбиты Левена, увидеть со стороны свой родной мир неестественной формы — желание вспыхнуло и растворилось в вечности, подобно едва заметному дымку, который испускает спичка, когда гаснет огонь.
Город отчаялся, и со своих колоколен он распевает гимн об иных мирах.
***
Воинам грехи отпущены наперёд. Им не увидеть больше родимой Спарты. Я отдала долги. Я открыла карты. И потому меня больше никто не ждет.V. Глава 12. Заражение мыслей
Стеклянный потолок атриума Академии раскололся с громким треском, когда опутанный нитями Перехватчик рухнул на него, отчаянно пытаясь выстрелом попасть в своего пленителя. Так и не восстановив стабильность полёта, он застрял в ветвях раскидистого дерева, растущего в центре атриума; красное лезвие рассекло Перехватчик надвое, и Атексетский пилот выскочил из кабины.
Ловко цепляясь тремя руками за ветки, Атексет спускался вниз, на пол. Но сверкающий белизной метапласта Истребитель вместе с каплями жестокого ливня стремительно ворвался в атриум; он повернулся в резком вираже, и появившиеся из ниоткуда нити подхватили его, аккуратно прижав к стене. Открылась кабина, откуда вниз, с высоты нескольких десятков метров, выпрыгнул Рыцарь.
Ещё больше пепельно-серых нитей выскочили из стен, пола и веток дерева; они подхватили Рыцаря, а Атексета оплели со всех сторон, вырвав лезвие из рук. Опустившись на пол, Рыцарь откинул с лица длинные чёрные волосы и подошёл к дереву, туда, где беспомощно бился опутанный нитями пилот Перехватчика, крича, подобно птице. Синяя вспышка света — и Атексет замер, сжавшись от страха. Рыцарь невесело усмехнулся.
***
— Ну-с, кого вы отловили на этот раз, Лориан? — Альмер Зормильтон любопытно склонился над существом, надёжно зафиксированным на лабораторном столе.
Атексет выглядел… необычно. Из туловища у него росли три конечности, все были похожи на цепкие руки; но при этом из головы, на которой нашлось место двум вполне обычным глазам, тоже росла пара рук, но меньших размеров и совершенно иной формы. Всё это разнообразие конечностей надёжно охватывали метапластовые оковы, которые Лориан сотворил модулем из того, что Зормильтон ему мог предложить.