Бог бросил кости
Шрифт:
Сбитая с толку, опустошённая, она закончила мелодию — медленно, разочарованно. И тут она услышала негромкие аплодисменты из-за своей спины.
— Перси, это ты? — спросила Вивьен, не оглядываясь.
— Никто другой бы не пришёл, — ответил Персиваль Алери. — Тебя что-то беспокоит?
Вивьен почувствовала тревогу — что-то явно беспокоило её недавно, но что? Ощущение — как будто из памяти выпала какая-то часть, словно забытая концовка крайне интересного сна. Персиваль посмотрел на сверкающий океан и сказал:
— Не волнуйся, я пришёл не для того, чтобы лишать тебя твоих секретов. Просто последнее время…
— Не,
— Перед битвой ты сказала кое-что странное, — Персиваль подошёл ближе, и Вивьен повернулась к нему на стуле, облокотившись на спинку рукой. — Ты помнишь? Ты спросила, не задумывался ли я, кто такой Франц. Это тебя беспокоило?
Вивьен снова почувствовала тревогу — но игла в сознании не давала ей разрастись, убаюкивая мягким ощущением.
— Возможно, — ответила Вивьен задумчиво. — Но я не думаю, что это то, о чём я бы хотела поговорить.
— Интересно, — сказал Персиваль, глядя на океан. — В тот день ты сказала мне обратное.
— Я всего лишь ваш хороший друг, — ответил Франц со скромной улыбкой. — Если есть какие-то вопросы — я отвечу, не стесняйтесь.
— Не, ничего, — ответила Вивьен и закрыла клавиши рояля крышкой.
Лаборатория была большим подповерхностным ангаром, в центре которого на цепях и тросах к крюку крана была подвешена удивительная машина. Машина напоминала диковинное существо с безжизненно повисшими по бокам четырьмя конечностями, и её части состояли из решётчатого, плавно очерченного металлического каркаса. Каждая его деталь, каждый стержень не имел чёткого отделения от другого, вместо этого он будто бы перетекал в него, расширяясь и закругляясь к месту стыка. В груди машины копался тонкий человек в белом, наполовину скрывшись внутри — известный исследователь атексетских технологий Альмер Зормильтон.
С грохотом закрылась дверь лаборатории, и Зормильтон резво выскочил из машины. Гладко выбритый, сухой старичок со сверкающими контактными линзами в глазах, он создавал впечатление чрезвычайно энергичного энтузиаста. Увидев вошедшего, он помахал ему мультиключом и крикнул через пространство:
— Перси, рад тебя видеть! Как жизнь, как там Вивьен?
— Не понимаю, откуда ты узнал, что я от Вивьен, — Персиваль улыбнулся уголками рта. — Но я тоже рад, Альмер.
— Ой, ну это же очевидно! — рассмеялся Зормильтон. — С чего бы ты стал пальцами шевелить, как пианист какой-нибудь? Пианисты же тебе как седьмая рука ленорину, все — кроме одной! Видел её не больше часа назад, готов поспорить!
— Ты бьёшь всё так же точно, — с улыбкой ответил Персиваль, подходя к атексетской машине.
— Но ты не ответил, друг мой. Как жизнь, как Вивьен?
— У неё всё хорошо, в целом, но есть некоторые проблемы, похоже, личного характера. А я принёс кое-что очень интересное для тебя, — Персиваль достал из поясной сумки атексетский передатчик. — Я принял первый сигнал, Альмер.
— Вот это новости, — протянул Зормильтон, принимая прибор. — Надеюсь, сигнал записан. Как извлеку — отдам криптологам, они должны разобраться, если есть в нём хоть капля смысла, хе-хе.
— Не думаете ли вы, что войне конец, раз мы спустя столько лет вошли в контакт? — спросил Франц.
— Франц, голубчик, возможно, так и есть! Если сигнал несёт в себе послание, то Атексеты готовы к диалогу, — Зормильтон отошёл
— Не доживём мы до три тысячи пятого, — сказал Франц, мечтательно глядя на безжизненную машину. Зормильтон и Персиваль озабоченно на него посмотрели. — Я лишь хотел сказать, что мы всё-таки слишком мало знаем об этом диковинном народе, чтобы с ним как следует воевать.
— Будет нам всем мир, Франц, — сказал Зормильтон, подходя к машине. — Но война войной, а эта технология — ключ к нашему великому будущему. Забавно, что требует нейры, пусть и как-то кривобоко.
«Нейра — она есть в моём мозгу — я человек. Нейра — она нужна для машины — машина атексетская. Противоречие… [запрет: думай об эксперименте]»
— Ну что, Перси, заставим эту штуковину потанцевать? — Зормильтон рассмеялся и нажал кнопку на клавиатуре лабораторного компьютера. Что-то загудело, и атексетская машина слабо засветилась красным светом. — Я составил новый список нейрокоманд, который стоит попробовать. Машинка должна помахать лапкой, но что-то мне подсказывает, что эксперимент этот пойдёт туда же, куда и все остальные.
Поставив запреты на всё, чего требовала ситуация, Персиваль подошёл к машине. От неё веяло холодом, и чёрные структуры её корпуса покрылись росой. Зормильтон подал Персивалю контактную пластину: от контакта с кожей она считает пульс прикоснувшегося и синхронизируется с колебаниями нейрополя на той же частоте. Персиваль приложил руку к холодному металлу.
Машина ожила, задёргавшись мелкими движениями, и вместе с этим Персиваль ощутил что-то вроде присутствия, но в сотню раз сильнее. Разум его скрутило, Персиваль почувствовал, что теряет чувство собственного тела. Колоссальным усилием воли он привёл мысли в порядок, защитился от присутствия и снова почувствовал холод в левой руке от контактной пластины. Машина замерла.
— У меня такое чувство, что эта штука пытается через нейру убить каждого, кто к ней подключится, — проговорил Персиваль, тяжело дыша.
— Возможно, она недовольна, что мы тыкаем её в нутро, хе-хе, — Зормильтон скидывал со стола лабораторный хлам. — Будь на твоём месте кто-то ещё, убила бы точно. А, нашёл! Гляди, попробуй это.
Зормильтон показал Персивалю экран планшета, на котором был список не связанных друг с другом фраз вроде «Стол в каюте на Эмингоне-2» или «Бой на мечах с Гидеоном, который ты проиграл». Это были ассоциативные команды — воспоминания, которые применяли Железные Рыцари во время расщепления сознания, чтобы намеренно вызвать связанные с ними эмоции. Эмоциональные команды — самый эффективный метод управления нейрой, но требует долгих тренировок.
Персиваль прочитал группу команд — всего около десятка. Затем в пару секунд он усилием воли призвал по очереди все необходимые эмоции, неотрывно наблюдая за машиной. Та крутанула сразу всеми конечностями, лязгнув цепями, затем подалась вперёд, ноги её по очереди дёрнулись, и машина взмахнула правой рукой — после чего рука неестественным образом обвилась вокруг туловища, и что-то внутри громко взвыло.
— Отбой, отбой, хе-хе-хе, — смеялся Зормильтон, щёлкая тумблерами. Машина перестала светиться и снова безжизненно повисла. — Тридцать секунд эксперимента на три дня анализа его результатов, как обычно. Спасибо, Перси! Что бы мы делали без тебя, хе-хе!