Бог, человек, животное, машина. Технология, метафора и поиск смысла
Шрифт:
Согласно этому представлению, сознание может быть перенесено на самые разные субстраты: наши новые тела могут быть суперкомпьютерами, роботами-суррогатами или человеческими клонами. Но пределом мечтаний о переносе сознания является полная физическая трансцендентность - разум как чистая информация, чистый дух. Нам не всегда нужны реальные тела", - пишет Курцвейл в книге "Эпоха духовных машин". Он представляет себе, что постчеловеческий субъект может быть полностью свободным и нематериальным, способным входить и выходить из различных виртуальных сред. Нейробиолог Майкл Грациано также представляет себе будущее, в котором все мы будем существовать в облаке. Он утверждает, что это не так уж сильно отличается от нашего нынешнего существования. "Мы уже живем в мире, где почти все, что мы делаем, проходит через киберпространство", - пишет он в своей книге "Переосмысление сознания", вышедшей в 2019
Большинство трансгуманистов настаивают на том, что такое понимание личной идентичности полностью совместимо с физикализмом. Но, читая об этих теориях, я обнаружил, что эта концепция удовлетворяет гораздо более глубокую, экзистенциальную потребность. Представление о моей самости как о модели предполагает, что в мясе моего тела есть некая искра, которая останется нетронутой, даже когда мое тело состарится, - возможно, даже переживет смерть. Уходя корнями в материальную реальность, эта идея опровергала самые удручающие выводы материализма: что тело - это система заученной механики, что разума не существует, что человеческая личность конечна и смертна. По мере того как я все глубже вчитывался в эти теории, мной овладевало нечто похожее на надежду. Что делает трансгуманизм таким убедительным, так это то, что он обещает восстановить с помощью науки трансцендентные и по сути религиозные надежды, которые сама наука уничтожила.
–
Учитывая, что о сознании известно так мало, существует множество опасений по поводу возможности загрузки сознания. Одно из самых распространенных возражений связано с проблемой, известной как "непрерывность личности". Когда сознание человека переносится на цифровой носитель, как мы можем быть уверены, что его реальное сознание - его субъективный опыт самосознания - сохранится? Философ Сьюзан Шнайдер считает, что это невозможно. Признавая, что сознание в своей основе является вычислительным, она утверждает, что большинство аналогий с сознанием как программным обеспечением, включая паттернизм, заводит метафору слишком далеко. Сознание не может покинуть мозг и отправиться в какое-то отдаленное место. Мы знаем, что обычные физические объекты - камни, столы, стулья - не существуют одновременно здесь и в другом месте. Загрузка сознания может действительно привести к созданию цифровой копии человека, которая внешне будет идентична оригиналу. Но новый человек будет зомби без субъективного опыта. Самое большее, чего сможет добиться "загрузка разума", - это функциональное сходство с оригиналом.
Курцвейл затрагивает эту проблему в "Эпохе духовных машин". Он воображает, что новый, загруженный человек не только покажется наблюдателям обладателем той же личности и внешнего поведения, что и оригинал; он также будет утверждать, что является тем же самым человеком, обладающим воспоминаниями своего биологического близнеца и тем же самым внутренним самоощущением. Это утверждение становится более сложным, очевидно, если оригинальный человек все еще жив. Оба человека будут утверждать, что обладают сознанием оригинала. Курцвейл утверждает, что если паттернистская точка зрения верна - если сознание является просто организацией информации, - то новый человек будет иметь тот же субъективный опыт, что означает, что разум отсканированного человека будет существовать в двух местах одновременно. Конечно, доказать это невозможно, что возвращает нас к фундаментальной проблеме сознания: невозможно узнать, существует ли оно со стороны, с позиции третьего лица. В итоге Курцвейл приходит к выводу, что субъективная реальность нового человека будет зависеть исключительно от того, насколько убедительным будет его поведение. Новый человек, отмечает он, будет утверждать, что он сознателен. И, будучи гораздо более способным, чем его прежнее нейронное "я", он будет убедителен и эффективен в своей позиции. Мы поверим ему. Он разозлится, если мы не поверим".
Как оказалось, трансгуманисты - не единственные люди, которые задумывались над этими вопросами. На самом деле, по мере того как я все больше и больше погружался в трансгуманистические идеи, я все чаще ощущал нечто вроде дежа вю. Изначально меня привлекла эта философия, потому что она обещала то, чего я так жаждал, - будущее. Но по мере того как я все больше погружался в реальные детали этих
–
"Всегда найдутся люди, которые воскликнут: "Как мертвые воскресают? Или с каким телом они придут? "Так пишет Афраат, христианский богослов четвертого века. На протяжении II-IV веков действительно было много споров о тонкостях воскресения. Ни один вопрос не был слишком тривиальным для ранних отцов Церкви: Будем ли мы все одного пола на небесах? Воскреснут ли абортированные плоды? Будут ли сросшиеся близнецы в загробной жизни двумя людьми или одним? Будут ли наши воскресшие тела нуждаться в еде и сне? Вернутся ли к нам в воскресении волосы, которые мы стригли, и ногти, которые мы обрезали в течение жизни?
В отличие от своих соседей-эллинистов, которые верили, что загробная жизнь будет невоплощенной - выживет только душа, - большинство ранних христиан считали, что тело и душа неразделимы. Когда Бог воскрешал мертвых, все первоначальное тело умершего возносилось на небо, хотя и в новой, совершенной форме. Тертуллиан Карфагенский писал в своем трактате о воскресении: "Если Бог не воскрешает людей целиком, то Он не воскрешает и мертвых... Таким образом, наша плоть останется и после воскресения". Как отмечает Каролина Уокер Байнум в своей истории Воскресения, такое представление о личности делало вопрос о воскресении еще более острым. Апостол Павел писал, что мертвые воскреснут в "духовном теле", что казалось противоречием в терминах: тела - материальные объекты, так как же они могут быть духовными? Затем возникла проблема того, как личность может сохраниться после смерти. Аристотель, который считал, что идентичность находится в организации тела, а не в его материи, все же утверждал, что умерший человек не может быть воссоздан или реинкарнирован как тот же самый человек. Если труп разлагался, то все, что было собрано воедино, было бы новой сущностью.
Богословы бесконечно творчески подходили к решению этой проблемы, используя метафоры, чтобы попытаться понять непрерывность личности после смерти. Некоторые утверждали, что воскресшее тело восстанет из могилы подобно снопу пшеницы, проросшему из семени: материя и структура были новыми, но при этом сохранялась некая числовая идентичность. Другие обращались к технологическим метафорам, представляя себе статуи, которые были расплавлены, а затем собраны заново: новая статуя имела другую форму, но сохраняла те же материальные части. На протяжении первых веков существования веры богословы рассматривали то, что Байнум называет "аргументом о цепочке потребления", рассуждая о том, можно ли воскресить тело, если оно, например, было съедено и переварено животным. В периоды мученичества этот вопрос становился особенно актуальным: Стала ли плоть мученика единой с плотью животного? И если да, то как можно собрать части тела человека?
Этих богословов волновала по сути та же проблема, которая озадачила сторонников "загрузки сознания": в какой степени части тела - отдельные органы или нейроны - несвойственны личности, и сохранится ли личность, если эти отдельные части будут заменены чем-то новым? Некоторые христиане, вопреки Аристотелю, утверждали, что форма может сохраняться и после смерти. По мнению Тертуллиана, если все органы будут собраны вместе так же, как они были организованы в живом теле, то не будет иметь значения, трансформируются ли эти отдельные части или станут совершенно новыми. Христиане воскреснут "целыми", но прославленными, подобно кораблю, который был восстановлен с помощью новых досок. "Любая потеря, понесенная нашими телами, - пишет он, - является для них несчастным случаем, но их целостность [integritas] - это их естественное свойство".
Возможно, самое креативное решение в этом направлении было предложено в третьем веке Оригеном Александрийским, который попытался найти средний путь между христианским представлением о телесном воскресении и неоплатонистской верой в полностью духовную загробную жизнь. Для этого он указал на то, что изменения уже являются постоянным свойством тела. "Материальный субстрат никогда не остается неизменным", - утверждал он, а затем предложил новую метафору: "По этой причине река - неплохое название для тела, поскольку, строго говоря, первоначальный субстрат в наших телах, возможно, не остается неизменным даже в течение двух дней". И все же, несмотря на постоянные изменения в теле, человек "всегда один и тот же".