Бог из глины
Шрифт:
— Послушай, парень — отец наклонил голову набок — бывает так, что иногда все вокруг словно сговорились, и все их мысли только об одном — как ловчей обуть тебя. Но я знаю, ты не из тех простофиль, что прогибаются под чужие желания, словно ковыль на ветру, в тебе есть то, что было когда-то у меня — не знаю, как это назвать, стержень, что ли… Просто ты совсем разленился, и не хочешь думать своей пустой башкой, хотя самое время сложить два и два, и получить один простой ответ — они все против тебя, и самое время внести кое-какие изменения. Не то, чтобы я очень переживаю, но на твоем месте,
Отец замолчал, и Сергей с тоской уставился на пустую бутылку.
— И это тоже… — отец многозначительно посмотрел на него. — Ты только взгляни на себя со стороны — маленький запуганный зверек, для которого любимая женушка специально держит в буфете приманку, чтобы потом торжествующе пожать плечами, — ну, конечно же, я так и знала — у этого парня совсем нет выдержки. Только вот что я тебе скажу, сынок — так может поступать только самая распоследняя дрянь!
И вот, что еще — разве ты никогда не задумывался о том, что делаешь что-то не так? Разве не думал о том, что когда-то, свернул не в ту сторону, когда бежал вприпрыжку, следуя по дорожке жизни, и там, за гребаной развилкой все оказалось наоборот — совсем не таким, каким должно быть? Так вот, что я тебе отвечу (поскольку ты никогда не найдешь в себе сил, признать очевидное) — все именно так, как я сказал, и все что ты имеешь в итоге — осточертевшую толстуху, что разрушает твою жизнь, да пустую бутылку на столе, из-за которой у тебя теперь будут большие проблемы.
Хей, парень, раскрой пошире глаза, что не желают видеть, и быть может я смогу очертить перспективы…
Дни, которые стали твои проклятием. Тягучие будни. Время, словно удав, проглотивший хвост — оно кажется бесконечным, бессмысленным. И работа, бесконечная, изматывающая — все, чтобы прокормить шумную ораву, что сидит на твоей шее.
Каждый вечер, ты задерживаешься на работе — сидишь за столом, чуть покачиваясь мыслям в такт, провожая взглядом уходящих домой сотрудников. Ты не спешишь — тебе просто некуда спешить. Ты сидишь до последнего, оттягивая момент, когда придешь домой, и толстая нелюбимая жена, в окружении галдящего выводка, ворча и вытирая жирные пальцы о грязный передник, выйдет тебя навстречу, чтобы забрать под свое крыло, в царство провинциальной, одуревающей скуки.
Тебе тесно в маленьком городишке, где не настолько мало жителей, чтобы знать, друг друга, но достаточно для того, чтобы некоторые из них примелькались в троллейбусе.
Перспектива прожить в этом болоте оставшиеся четыре десятка лет пугает тебя не меньше, чем мелкие детские страхи, про которые и думать забыл. Забыл до поры до времени.
Ненавистный круговорот будней и праздников.
День рождения.
Годовщина свадьбы…
Серый дождь рисует тонкими потеками на стекле. Ты смотришь равнодушно в окно.
Зима укутывает мерзлую землю белыми хлопьями снега…
Тебя не радует это. Тебе все равно…
А еще голос. Голос, что сидит где-то в глубине души. Он говорит с тобой, и с каждым разом ты все больше прислушиваешься
Этот голос стал частицей тебя. Вернее ты стал частицей его.
Это голос существа, оставшегося в колодце, это голос тьмы…
Голос говорит тебе, что ты должен сделать, и однажды ночью ты сделаешь все, что он велит.
Тихонько пройдешь на кухню. Сядешь на табурет, и будешь некоторое время сидеть, облокотившись о стол, раздумывая о вечности. Голос скажет, что делать дальше. Глиняные шарики в пасти существа перемалывают слова, которые превратятся в действие, обретут плоть, станут явью.
— Открой стол, достань нож…
Ты сделаешь это, достанешь нож, и, не спеша, вернешься в спальню. Все, что от тебя потребуется — несколько быстрых взмахов рукой. И никто не, догадается…
— Сережа. Сереженька.
Голос затихает — слабеет. Ты удовлетворенно киваешь. Все идет так, как должно идти. В конце концов, ты уже взрослый. Пора избавляться от детских кошмаров.
Заворожено ловишь лунный отблеск на лезвии ножа. Голос ослаб, но все еще нашептывает, причмокивает…
Остается один пустяк. Так, пустая формальность — ты готов на все, лишь бы только избавиться от этого голоса. Ты сделаешь это — и существо навсегда покинет тебя, твои сны, твой разум…
Ты берешь нож поудобнее, и на цыпочках крадешься в детскую…
Сергей вздрогнул. Маленькая капелька крови скатилась по подбородку и упала на клеенку. Сергей запрокинул голову. Отец молча смотрел на него.
(Вот так парень, все будет так, как тебе привиделось, и мы оба знаем это…)
— Что тебе нужно? — прохрипел Сергей.
Отец не спеша, допил остатки водки в стакане и неожиданно, грохнул его об пол.
— Что мне нужно?!! — заорал он. — Мне нужно, чтобы ты оторвал, наконец, свою задницу от стула, и сделал то, что давно должен был сделать!!!
Сергей испуганно заморгал. Если отец и дальше будет так орать, он непременно разбудит Надежду…
— Что я могу…? — Отец не дал ему закончить:
— Ты можешь все, стоит только захотеть — все твои надежды и мечты, все чего только пожелаешь, и будет лучше для всех, (в первую очередь для тебя), если ты сделаешь это…
Сергей уставился на отца тяжелым пронзительным взглядом.
— Там, в погребе… — начал, было, он и остановился.
Отец ковырнул клеенчатую поверхность стола пожелтевшим от никотина ногтем.
— Я знаю сынок, я знаю… — спокойно ответил он. — Но быть может, стоит проверить еще раз? Прямо сейчас…
Сергей встал из-за стола. Мир сдвинулся, и это было прекрасно — стоять вот так, чуть пошатываясь, втягивая ноздрями запах паленого, смотреть как окружающее пространство начинает свой немыслимый танец.
Он пошел к выходу, нашаривая руками дорогу, больно ударился о дверной косяк. Ухватился руками за перила. Старое дерево жалобно заскрипело.
(Полегче, парень.!)
Сергей поднялся по лестнице, про себя отметив, невообразимое количество ступенек, которые пришлось преодолеть. Уперся плечом в дверь, ведущую в прихожую.