Бог из клетки
Шрифт:
У самой двери Талла долгое мгновение глядела на вход в покои Марбл. Может, зайти и переодеться в то перешитое платье, а это попросить припрятать? Надевать тайком? Глупость! Какая же глупость! Наконец, Талла решила, что украшения и вырученные за них деньги, в конце концов, принадлежали именно ей, а значит, ей и решать, как ими распоряжаться. Вот так.
И она смело шагнула в комнату. Циновка у окна пустовала. Неужели ушёл? Пальцы словно вдели в ледяные кольца. Все эти ломаные линии улиц и люди, люди, люди… Как там искать того, кто не хочет быть найденным? Воздуха в груди стало до
Вдруг открылась дверь её спальни, и Талла, дёрнувшись, больно ушибла плечо о косяк.
– Не думал, что получится страшно.
Итер почему-то оглядывал себя, а Талла думала лишь о том, что крови пора разогнаться и, наконец, отогреть закоченевшие пальцы. И сердцу можно перестать колотиться так сильно, что вздрагивал тугой корсет. Он всего-то лишь отошёл в спальню… И проблеском молнии мысль – зачем?!
Да он же… На нём была одежда. Совсем другая, не дрань, потерявшая воспоминания о собственном цвете, а белая рубашка и аккуратные брюки вроде тех, что носили мужчины Амстрена. Талла только не могла понять, из чего эти брюки сшиты – какой-то странный материал, но на самом деле это волновало её меньше всего.
– Ты куда-то ходил? – проронила Талла, запинаясь, будто слова, как раньше мыски её туфель, тоже цепляли невидимые воздушные ступени.
– А ты ничуть не любезнее меня. И нет, я был здесь, как ты и просила.
– Но… На самом деле ты очень хорошо выглядишь, – Теперь говорить ей было легко. Говорить то, что она сама хотела бы услышать от него. – Я просто не понимаю, откуда.
– Что ж, раз тебе нравится, значит, ты не будешь сильно переживать, когда увидишь свою кровать.
Талла осторожно, будто ожидала увидеть там раздетого покойника, приблизилась ко входу в комнату. Заглянула за ширму. Сначала она даже не поняла, что изменилось, будто бы комната оставалась всё такой же, как и с утра. Кровать… Итер говорил про кровать? На ней не было шерстяного тёмного покрывала и простыней. Талла оглянулась на бога, на его наряд. Он что, шил?!
Итер неверно истолковал её расширившиеся глаза.
– Что, выглядит уже не так хорошо, когда ты знаешь, что мой наряд был частью твоих постельных принадлежностей?
– Нет, то есть… Он выглядит по-прежнему хорошо, просто… Как ты это сделал? Здесь даже иголки нет. Ничего нет.
– А, ну это достаточно просто, – Итер провёл левой рукой по правому рукаву рубашки. – У нитей в ткани тоже есть свои пути, по которым они сплетаются.
Талла не сочла это таким уж простым. Ещё бы понимать, о чём он вообще... А потом заметила – ни у брюк, ни у рубашки не было швов. Будто одежда попросту оплела бога. Талла на мгновение представила, как по ниточке распускаются простыни, устремляются к телу Итера, вьются по его торсу, обнимают плечи...
Ещё минуту назад бескровные, щёки Таллы жарко разгорелись. Она метнулась к окну, выглянула на улицу, ловя лицом багровые закатные лучи. Казалось, даже они не способны спрятать её смущение. Она по-прежнему не оборачивалась, но услышала и ощутила, как Итер добрался до своей циновки и сел прямо за спиной.
Ничего… Вдохнуть, выдохнуть.
– Я кое-кого встретила сегодня. Жреца, – Талла подумала, уж не сказать ли ему заодно и про Дэя, про его комплименты, которых никогда не дождёшься от бога, но решила, что это ужасно глупо. – Марбл сказала…
– Марбл. Ты слишком уж много слушаешь, что она говорит, – снова это ледяное железо в его голосе.
Будто грубые ржавые ножницы расстригли нити уюта, протянувшиеся было меж ними. Талла развернулась к Итеру, теперь нечего было бояться, что румянец выдаст с головой. Тот сидел неподвижно, глядя скорее за окно, чем на неё.
– А ты слишком неблагодарный для челове... – она запнулась, – то есть для бога, который живёт в комнате, снятой на деньги, который добыла для нас именно она!
– Я вижу, что Марбл плохая.
– Ты всех видишь плохими! Так ты будешь слушать про жрецов? Марбл сказала, что в Амстрене их много. Только, если я верно поняла, они не такая уж большая сила, их даже не преследуют. Но всё равно, мы могли бы их разыскать, попросить помощи, понимаешь?
– Нет.
– Почему? Я думала…
– Жрецы нас предали, – прервал её Итер. Наконец, выражение его лица перестало быть каменно спокойным. Его нос, губы стали остро-тонкими.
– Но ведь их обманули, на них напали и подвергли ужасным пыткам. Они не предавали вас по своей воле. Разве можешь ты после всего считать их виноватыми?
– О, ещё как! Какая разница, что с ними делали? Они не имели права выдавать людям наши уязвимые места. В этом цель их служения, а они все оказались слабыми и недостойными.
Талла не могла видеть себя со стороны, но ощущала, как распахиваются её глаза и подрагивают губы. Как он вообще может говорить такое? Будто люди, которых мучили из-за богов, ещё и презрения достойны. Но Итер сплёл руки на груди, словно этот щит способен отразить любые доводы.
– Даже у богов есть слабости, – произнесла она осторожно, чтобы не вызвать новую вспышку ярости, – почему вы не прощаете жрецам?
И зачем только принялась спорить? Потому что сама человек? А ведь, если подумать, в чём-то Итер был прав: из страха за собственную жизнь жрецы обрекли богов на вечное заточение. Не в том ли проявление высшей любви, чтобы забыть себя ради служения? Слова бога прозвучали эхом её мыслей:
– Они были избранными, единственными из людей, облечёнными нашим доверием, единственными, кого мы приблизили к себе. Жрецы выбрали путь служения, а значит, перестали быть просто людьми.
– Я всё равно не понимаю… – Талла мотнула головой. – Они стали жрецами, но и людьми остались, как можно перестать ими быть?
– А ты вообще не так уж много понимаешь, как я погляжу, – хмыкнул он и, наконец, посмотрел ей прямо в глаза. – Иногда новый статус заставляет отказаться от своей прежней сути. Как твоя мать, став женой Великого, перестала быть рабыней. Хоть ты и зовёшь её по-старому.
– При чём тут мама? – теперь уже железо лязгало о железо. Он не имел право её приплетать!
– Она выбрала путь жены. Путь благополучия и роскоши. Путь любви. Твой отец взял её в жёны, значит полюбил. Это не рабство.