Бог из машины
Шрифт:
Снимаю маску со стены и спокойно уношу прочь — меня не останавливают ни смотрительница, ни, что весьма показательно, охрана, будто так и надо. Мне кажется, что они даже вздыхают с облегчением.
Привет из Этрурии, дорогие потомки!
Теперь рюкзак оттягивает спину — маска оказывается слишком тяжелой, даже не учитывая того, что все учебники пришлось выкинуть. Следовало, безусловно, сделать наоборот и выбросить проклятую вещь, но когда люди поступали разумно и правильно?
На самом деле, у меня просто рука не поднялась. Дальше упорствовать
Но маска, как выяснилось, была не первостепенной проблемой.
Завернув за угол, увидела намечающее аутодафе. Впереди, в окружении будто взбесившихся людей сжался мой ровесник. Разъяренные граждане отрывали рты, выкрикивая неслышные ругательства. Надо, пожалуй, перестать бродить с наушниками в ушах, иначе жизнь моя продлится недолго и закончится нерадостно. Вот как у того пацана с миленькими когтями и крыльями.
— Выродок, нехристь, — бушует толпа. У нас появилась Инквизиция, а я не в курсе?
Остановилась, налетев на незримую стену — привлекать внимание почему-то не хотелось. Постараться обойти? Лучше не стоит, решила, метнувшись обратно в переулок.
Мальчишку жалко, но жить хочется больше. Мне не остановить жаждущую крови толпу, разумные доводы сейчас лишь ухудшат ситуацию, значит, лучше просто уйти.
Впереди всех дородный священник, на жирном пальце негодующе блестит массивное золотое кольцо. Правильно, куда бежать в нашем случае, если не в церковь?
Жертва пытается взлететь, но чудеса от законов анатомии не спасают: каким же должен быть размах крыльев, чтобы пацан смог взлететь?
Он испуганным зверком метается среди палачей, сверкают острые когти. Мужик в пуховике с воем прижимает оцарапанную руку, и ненависть окончательно прорывается наружу. Зря он, толпе не стоит видеть кровь.
Священник размахивает массивным крестом, пострадавший мужик с приятелями жаждут мести, противная сухощавая старушка кидает в парня сумкой. Крылатый пытается защититься, сумка ударяет по плечу, по земле катятся банки с консервами. Вроде бы, зеленый горошек и фасоль в томатной пасте. Парень шипит, вскидывает длинные пальцы, узкие и сухие, словно ветки.
У него черные крылья падшего ангела, у него глаза с вертикальными зрачками, у него… Кто тебя придумал, парень, из какой безумной фантазии ты пришел? Знаешь, таких как ты быть не должно, это же просто нелепо.
Люди боятся, их-наш мир рушится прямо на глазах, а виновный, иной — вот он, прямо под рукой. Все просто и ясно: мы всего лишь люди и мы защищаемся. Мы ведь вас не ждали и не звали, и не стоило приходить.
Испуганных линчевателей легко понять, только вот у них у всех такие лица, что хочется забыть навсегда. Зачем?
Мальчишка кричит, раздираемый толпой на части, а я позорно сбегаю. Был ли он когда-то человеком, как обросшая клыками Анька, или пришел из ниоткуда? Есть ли вообще разница?
Крики не стихали еще долго. Отдавались в ушах, будоражили нервы.
У профа уже полный дом паранормальной жути, еще одна погоды не сделает, а у меня — мама. Поэтому, нагло решив спихнуть ответственность за свой поступок на старого и мудрого человека, тащу добычу к профессору.
— Милое дитя, тебе везет на редкости, — потирает руки проф. Ему мой почти мародерский трофей приходится по душе.
На окне умирает кактус, а давно нестиранные шторы пахнут пылью. Постирать, что ли, или не стоит связываться с уборкой в преддверии Конца Света?
Зеркало с Пиковой дамой лежит на столе, среди черных свечей и старенького ноутбука — стационарный комп проф включать не захотел.
— Не появлялась? — заглядываю в зеркальную глубину, опасливо держась на расстоянии — мало ли, вдруг Дама выскочит и вцепится в шею?
Проф качает головой, сейчас его куда более занимает новая игрушка. Иногда сомневаюсь, кто из нас больший ребенок.
— Милая вещица, не так ли?
— Еще бы, — соглашаюсь, — эта рухлядь внушила мне, что ее надо забрать.
От самолично налитого кофе уже тошнит, в обычно полном холодильнике мышь повесилась — профессору не до низменных потребностей, да и особого гостеприимства от него ожидать не стоит, вряд ли старик вспомнит о необходимости питания, когда рядом столько невероятного. От безмозглого и мертвого Антона инициативы ожидать не приходится, значит, придется заботиться о хлебе насущном самостоятельно и сразу за двоих.
— Какая прелесть, — как одержимый восхищается проф, чуть ли не хороводы водя вокруг поделки неизвестного древнего мастера.
Пахнет сладковатым, но отвратительно неприятным запахом — в кармане рюкзака нахожу малость подвонявшую Матильду. Шерсть свалялась, открывая розово-зеленую кожу, лапки окоченели, а глаза стали похожи на нелепые бусинки, неотъемлемую часть детских игрушек.
— Надо было бальзамировать, — стараюсь держать за хвост и двумя пальцами, но не то чтобы это как-то помогало.
— Что, моя дорогая?
— Говорю, ваши зомби кошмарно воняют, — с открытым окном холодно, но кондиционеров у нас нет, — и, профессор, маску лучше уничтожить.
Но проф скорее откажется от меня, чем от возможности открыть еще одну потайную дверь, он не успокоится, пока мы не сломаем шеи. Ему нечего терять, а мне не хочется уходить. Это патовая ситуация, на самом деле.
Дома меня ждет очередной скандал. То, что я — неблагодарная дочь — понятно давно, и можно поставить точку и прекратить выяснение отношений, но мама никак не может успокоиться. Я тоже, хотя и понимаю, как все мелочно и глупо, и именно сейчас следовало бы вести себя по-другому, но не выходит. Привычка — вторая натура, а держать язык за зубами у меня никогда не получалось.