Бог не проходит мимо
Шрифт:
«Надо выйти погулять, пока дождя нет, продукты заодно купить, холодильник опять пустой, у нас все кончилось, как в рекламе. Детям куртки надо достать, сапоги. Вчера еще лето было», -думала Настя, хлопоча на кухне.
Она расставила посуду, прочитала благодарственную молитву и отправилась в кладовку искать куртки и детские сапожки.
«Дети за лето выросли, а я опять не подготовилась, ничего не купила, в чем теперь идти? И денег, как всегда, нет.
Настя доставала один пакет за другим, из них вываливалось всякое ненужное барахло.
«Отнести бы на помойку... как все это надоело! Симе наденем Веркино, немного великовато, но пойдет, если рукава закатать. В прошлом году Вере он был уже мал», - рассуждала Настя, разглядывая Веркин прошлогодний комбинезон.
«А Верке наденем эту курточку - на приходе этой весной нам отдали, не помню кто. И сапоги... из всего выросли, но эти еще налезут - с трудом и без носка. Надо новые покупать. Может, будут требы у нашего батюшки, куплю детям сапоги, помнится, Леня Голубков покупал жене сапоги. Кстати, о жене. Про себя я и забыла. Ботинки развалились еще весной. В чем идти?»
Настя в растерянности стояла посреди кладовки, держа в руках свои ботинки, которые явно с большим аппетитом просили каши.
«Может, заклеить? Нет, на помойку», - и она в сердцах швырнула их в кучу, приготовленную для помойки.
«Надену пока свекровины сапоги, она как уехала два года назад на дачу, так их и не забрала, значит, не нужны. Вроде нормальные, и дырок не видно, хотя и старые».
Настины размышления прервали истошные вопли из детской. Ревущая Сима, прижимая куклу Бибон, бежала к маме. За ней гналась разъяренная Верочка.
– Отдай, моя кукла, мне ее подалили.
Сима, громко шмыгая носом, схватилась за Настину юбку и еще сильнее прижала к себе куклу, приготовившись к отражению атаки со стороны старшей сестры.
– Ну почему вы не можете играть мирно, без драк! Я отберу у вас куклу, и никто с ней играть не будет, пока не научитесь себя вести, - с нарастающим раздражением прикрикнула на них Настя.
Она давно стала ловить себя на том, что дети все больше и больше раздражают ее, особенно их крики и драки. Настю это тревожило.
«Так нельзя, - рассуждала про себя Настя, - нельзя раздражаться, особенно на детей, в конце концов это грех».
Теперь обе малышки завыли еще громче, умаляя мать сквозь рев и слезы не делать этого и не лишать их Бибон.
– Так, девочки, собираемся и идем гулять, - как можно строже произнесла Настя.
– Ула-а-а, гулять!
– и девчонки вприпрыжку побежали в свою комнату, мгновенно забыв, что их собирались лишить любимой игрушки.
Наконец дети были упакованы и нетерпеливо топтались у двери.
«Теперь коляску, авоськи, платок на голову, а еще деньги. Ну, конечно, как без них...»
Настя открыла жестяную коробку из-под печенья, куда муж складывал зарплату. В коробке тоскливо лежала последняя бледно-голубая бумажка.
Негусто, учитывая, что зарплата только через неделю. Хоть бы были требы, а то и с голоду околеть можно. Требы- то есть всегда, только бумажки от них не всегда попадают в эту коробочку. Муж часто тратит их на книги, а книги нынче дорогие. От голода не помрем, а вот сапоги Верке
Настя представила, как коробка наполняется розовыми и голубыми бумажками и она идет покупать себе осенние ботинки на меху. Удобные и теплые, в которых не будут мерзнуть ноги, особенно пальцы - у нее всегда мерзнут пальцы. И Верочке сапожки, тоже удобные и теплые, на размер больше, чтобы с носочком и на два сезона. А Симе в утешение она купит тапочки в виде пушистых собачек.
«Ну о чем я думаю? Только о деньгах, как так можно? Прости, Господи. Надо бежать».
Дети в прихожей недовольно завозились, им становилось жарко. Сима запищала, стала жаловаться, что ее толкает Вера.
Наконец выкатились на улицу. Свежий прохладный ветер показался вначале даже приятным. Настя взяла курс на рынок. В соседний супермаркет она ходила крайне редко, по большой необходимости, когда идти на рынок не было ни времени, ни сил. Цены в супермаркете казались ей крайне высокими для их скромного семейного бюджета, поэтому прогулку с детьми почти всегда приходилось совмещать с походом за продуктами.
Вот за что любила Настя дачу - только там не надо было решать продовольственную проблему: этим всегда занимается свекровь. И, хотя со свекровью у Насти хронически сложные отношения, в этом деле она всегда помогала без малейших упреков в адрес невестки. Да еще муж. Он считает: когда семья живет на даче, провизию необходимо привозить. Поэтому выходные у мужа на даче всегда превращались в маленький праздник изобилия. В городе он напрочь забывал о выполнении семейной продовольственной программы и из еды приносил только то, что давали с кануна.
Канун в священнической семье - отдельная песня. Это булки, печенье, хлеб, иногда крупа с макаронами. Настя вспомнила, как прошлой весной Великим постом сидели они совсем без денег, занимать у соседей очень не хотелось, да и стеснялась Настя брать взаймы. После того как отдашь все долги, денег почти не остается, хоть опять в долг бери, поэтому Настя предпочитала потерпеть. Просить у своих родителей не могла, да и нечего просить у них. Отец - часовой мастер, мать - медсестра, и брат - нигде не работающий оболтус - сидит у них на шее. И вот прошлым постом, когда денег совсем не было, отец Сергий приносит с кануна макароны, подсолнечное масло и банку зеленого горошка - неслыханная редкость. Так и ужинали всей семьей в тот вечер -макароны с зеленым горошком, обильно приправленные подсолнечным маслом.
Приход, на котором после рукоположения стал служить отец Сергий, был большой, в старом спальном районе. Раньше это была дальняя окраина с садами и частными деревянными домиками, но город стер их с лица земли своими железобетонными лапами. Теперь это далеко не окраина, а, напротив, по современным московским меркам - почти центр. Храм Петра и Павла никогда не закрывался, даже в годы сильных гонений. Вокруг храма располагалось старое кладбище, где давно были запрещены новые погребения, хоронили лишь в уже имеющиеся могилы. Кладбище заросло огромными вековыми ясенями, которые печально скрипели во время непогоды, словно отпевая мертвецов, погребенных под их могучими корнями. За кладбищем начиналась череда однообразных серо-унылых девятиэтажек эпохи застоя, перемежавшихся типовыми садиками и школами.