Бог не проходит мимо
Шрифт:
– Привет, - сказала она, усаживаясь на край соседнего стола.
Кирилл вздрогнул и расплылся в улыбке.
– Ой, привет, я тебя не заметил. Как дела?
– при виде Натальи он даже бросил писать.
– Ты так увлечен, что немудрено не заметить, - несколько кокетливо произнесла Наталья, затем встала и кошачьим движением провела ладонью по его взлохмаченным волосам.
Кирилл растаял и уже был у ее ног. Она любила наблюдать, как его влечет к ней от каждого ее движения.
– Я хотела сказать тебе нечто очень важное, мне больше не с кем поделиться, - она выдержала паузу, Кирилл уставился на нее нежно внимательным взглядом, - представляешь, я беременна.
Лицо его изменилось на скорбно-трагическое, как у ребенка, которого бросили одного на людной улице.
–
– спросил он, стараясь выглядеть как можно спокойнее.
– Нет, с отцом ребенка у меня все кончено, я буду одна, стану матерью-одиночкой или просто избавлюсь от ребенка.
То, что происходило дальше, просто ошеломило Наталью. Он умолял ее не делать аборт, а выйти за него, убеждал, что готов стать отцом ее ребенку, ведь тому все равно нужен отец, что он готов, готов... Он будет носить ее на руках, они проживут долго и счастливо и умрут в один день. Наталья моментально пожалела о своей шутке.
Получилось глупо и жестоко по отношению к Кириллу, очень жестоко, она уже и не знала, как сказать ему, что просто-напросто пошутила. Конечно, она выкрутилась, сказав, что хотела проверить его чувства, но все равно Кирилл тогда страшно обиделся и не звонил две недели, а потом уехал с двумя ребятами в командировку в Чечню делать какой-то очень важный репортаж о чеченских бандформированиях. В тот раз в Чечне их группу похитили боевики и месяц продержали в плену.
«Как хорошо, что не случилось замужества, что нет детей. Не надо никому отчитываться и спешить после работы домой, - думала Наталья, потягивая из бокала великолепное французское вино, - чтобы накормить свое семейство ужином, ублажить мужа, проверить уроки у детей, а потом бессильно упасть в кровать, чтобы следующий день провести в такой же бессмысленной круговерти. И так всю жизнь, от рассвета до заката, без просвета и без глотка свежего воздуха, как в душной комнате, где уже нечем дышать и вот-вот потеряешь сознание».
Эта аллегория понравилась Наталье, и она одним глотком допила оставшееся в бокале вино. Приятное тепло разлилось по телу, Наталья откинулась на спинку дивана, ощутив легкое головокружение, и принялась за ароматное жаркое.
Настя почти проснулась, ей было хорошо, и мысли с Алены переключились на лето и дачу. Снова захотелось тепла, цветов и пения птиц.
Однажды летом на даче у Насти страшно разболелся зуб. Он заболел еще вечером, сразу после ужина. Настя промучилась от нестерпимой боли почти всю ночь; выпив лошадиную дозу анальгина, ей удалось заснуть лишь под утро. Утром свекровь, увидев бледную и осунувшуюся невестку, участливо спросила:
– Настенька, что случилось, ты заболела? У тебя очень нездоровый вид!
– У меня зуб всю ночь болел, не могла заснуть.
– Что ж ты мне сразу не сказала, зачем терпела?
– Вера Борисовна, мне не хотелось вас беспокоить, это ночью случилось.
– Нет, Настенька, с зубами не шутят. У меня есть прекрасный стоматолог, я сейчас ему позвоню.
Она быстро зашелестела листками своей старой записной книжки.
– Ну где?
– бормотала себе под нос Вера Борисовна.
– А, вот, одну минуту, сейчас, сейчас.
Такой заботы от свекрови Настя не ожидала. Впрочем, Настя догадывалась, почему свекровь бросилась ей помогать, хотя обычно никогда не интересовалась чужим здоровьем. «Какой смысл, когда своих болячек хватает, а тут еще чужие», - рассуждала она. А тут такая забота, такое участие. Здесь была своя тактика, очень важная для Веры Борисовны. Настина мама работает медсестрой в Семашковской стоматологической клинике. И Настина мама может свою дочь устроить к любому дантисту, вернее, не к любому, а к самому лучшему. Вера Борисовна, которая свою сватью на дух не выносила, не могла допустить подобного контакта Насти с мамой. И уж, конечно, у нее, у Веры Борисовны, должно быть все лучше, чем у Настиной мамы. Это был жест своеобразного самоутверждения. У Веры Борисовны все должно быть лучше: она умнее, богаче, образованнее, у нее лучшие связи, куда уж там какой-то полуграмотной медсестре из стоматологической клиники.
– Ну вот, нашла! Алло, Валерочка...
– Вера Борисовна удалилась в комнату.
Через пару минут вернулась, положила
– Настенька, собирайся, я договорилась, поедешь к моему стоматологу, Валерий Эрастович прекрасный специалист, он ждет тебя ровно к одиннадцати. Нам повезло, что он не в отпуске и сегодня принимает.
– Адети?
– робко спросила Настя, ошеломленная столь проворной и безапелляционной заботой.
– Ну что ты, о чем ты говоришь? Я побуду с детьми, об этом даже не беспокойся, с зубами шутки плохи, собирайся, а то опоздаешь.
Настя была очень рада, что Вера Борисовна своими стратегическими действиями освободила ее от неприятной необходимости общения с матерью. Последнее время, а именно после третьей, неудавшейся Настиной беременности, отношения с матерью у нее окончательно испортились.
При каждой встрече мама говорила, что нормальные люди в современном мире не рожают больше двух детей и только сумасшедшие, пьяницы и прочие асоциальные элементы плодят нищету. Надо предохраняться, надо делать аборты, как делают во всем цивилизованном мире. «Мама, я не хочу обсуждать с тобой эту тему, это наше дело, сколько рожать детей, прошу тебя, не лезь ко мне со своими претензиями», - слабо сопротивлялась Настя при каждом таком разговоре, но от подобных возражений мать еще больше заводилась.
Всю ночь Настя думала, как ей придется в очередной раз общаться с матерью, что ей отвечать. Этого очень не хотелось, и вот Вера Борисовна, сама того не ведая, избавила свою невестку от столь тяжкой необходимости.
Настя была очень рада, что вырвалась с дачи и, кроме похода к стоматологу, сможет просто немного развеяться. Безвылазно находиться на даче с двумя детьми, под пристальным взглядом свекрови было очень тяжело.
Муж приезжал раз в неделю, в свои выходные - в понедельник и вторник, и вместо того, чтобы как-то разнообразить существование жены, удалялся с книгой в свою любимую южную мансарду.
В старом доме имелось три мансарды: южная, западная и восточная, а также две веранды, множество лесенок и потайных кладовых. Это была дача из старых московских, еще пятидесятых годов постройки, несуразной архитектуры, с двумя огромными верандами, одна из которых пришла в полную негодность из-за прохудившейся крыши и прогнивших полов.
Верандой этой давно никто не пользовался, там всегда пахло пылью, плесенью и очень старыми вещами, она была завалена всякой рухлядью, которая не годилась даже для дачного использования, и выходила в самую глухую, заросшую и дикую часть сада. Свекровь частенько вздыхала по поводу плачевного ее состояния и намекала на ремонт, но ее игнорировали, ссылаясь на то, что веранда эта вовсе не нужна, так как выходит на северную сторону, в сырой и темный сад, и непонятно, зачем дедушка ее вообще построил, когда в доме есть прекрасная южная, теплая и светлая веранда с дубовым овальным столом под старинным абажуром, за которым так приятно собираться всей семьей в обед или на чаепитие. Дом окружал такой же огромный участок, не менее пятидесяти соток, добрую половину его занимал все тот же старый сад дедушкиной посадки. Свекровь садом не занималась, ей хватало огорода с необходимым набором овощных культур и довольно внушительного цветника, который она любила и всячески лелеяла. В углу сада, почти на самой меже, было еще одно удивительное и, на первый взгляд, несуразное строеньице, опять же дедушкиного изготовления. Это была настоящая русская баня с великолепной печью, срубленная из толстенных бревен, о которых дедушка с гордостью говаривал, что везли их по его спецзаказу из самой Сибири. Баня была черна от времени, но в прекрасном состоянии, правда, после смерти дедушки ею редко кто пользовался. Свекровь ссылалась на слабое сердце, а отец Сергий был равнодушен к парилке. Лишь Настя, до фанатизма любившая русскую баню, выбирала время, раз в неделю, для парилки и тщательно ее топила не менее двух часов. Свекровь ворчала, что так дров не напасешься, но Настя возражала, что, если баню не топить, она погибнет, как погибла веранда в доме, и Вера Борисовна скрепя сердце соглашалась с этим аргументом.