Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата

Чаплин Всеволод

Верю, что это наставление ведет нас не в прошлое – в будущее.

Архимандрит Иоанн (Крестьянкин)

Напишу несколько слов о трех известных старцах, хотя и не могу похвалиться близким знакомством с ними: с кем-то общался лишь накоротке, кого-то наблюдал издалека. А оком-то знаю по плодам их деятельности, по рассказам духовных чад и оппонентов – и все это, между прочим, есть лучшее свидетельство о духовнике.

Отца Иоанна я впервые встретил в Псково-Печерском монастыре еще в начале 80-х годов. Светлый, улыбающийся, буквально летающий по обители – он по тем временам некоторыми и не считался за старца. Ведь «настоящий» старец должен быть, по мнению многих, угрюмым и мрачным, должен «жечь взором»… Именно к таким иногда и стремятся больше всего, именно таких и ценят.

Но отец Иоанн был другим – но не менее строгим, не менее убежденным в правоте того, что открыл ему Бог.

Мягкость его была внешней. Он мог обнять тебя, погладить по голове, улыбнуться – и в то же время сказать что-то совершенно неприемлемое для привычной «мирской» жизни. Некоторые жители обеих столиц, стремившиеся к «доброму», либеральному старцу – около него долго не задерживались. Может быть, их и не нужно было обнадеживать улыбкой, создавая ложный шанс для их образа жизни и их взглядов, далеких от истинного христианства.

А вот большинство духовных чад отца Иоанна отразили его радость жизни, ликование о Боге – и его строгость в Православии. И готовы, например, повторять его слова, сказанные по поводу некоторых «христианских» общин: «Насчет сектантов не обольщайтесь: все прекрасно, кроме спасения души, да и так ли прекрасно»?

Архимандрит Наум (Байбородин)

Этот всероссийский старец, недавно скончавшийся, как раз внушал священный ужас. Для того, чтобы к нему попасть, люди выстаивали длинные очереди – и удостаивались очень краткой беседы, во время которой судьба человека могла круто измениться. Отец Наум был способен сразу же – и неожиданно – благословить на монашество или на брак. Или на смену работы. Или на переселение в какой-нибудь отдаленный край. Собственно, отца Наума и некоторых священников – его последователей – мы с нынешним владыкой Иларионом вспоминали, когда готовили постановление Синода о духовничестве.

«Наум синрикё» – так, с горькой иронией, некоторые священники называют созданную архимандритом «духовную систему». Возражения старцу в ней были немыслимы. Как и апелляции к кому-либо – хоть к тому же Синоду. Обычно человеку внушалась мысль, что все беды у него от блудной страсти, которая всячески смаковалась на исповеди. Избавиться от нее, понятное дело, нельзя было без наставлений старца и его благословений.

Ругают эту практику в Церкви многие, включая епископов. Думаю, негативно к ней относится и Патриарх – но, что называется, боится связываться. Впрочем, я не считаю, что такая практика совершенно бесполезна. Некоторым она как раз и нужна – пусть и не всем. Есть много людей, которые действительно боятся прийти к Богу из-за блудных страстей – иногда грубо-развратных, иногда тонких, запрятанных глубоко в душе. Не помогают ни психологи, ни возраст, ни все более радикальная «реализация» страсти. Подобного человека надо взять за шкирку и отправить далеко от привычных мест, изолировав от порочных связей и привычек – как наркомана. И загрузить на сто процентов любым новым делом. Сам же потом поблагодарит.

Архимандрит Петр (Кучер)

Яркий проповедник, человек общественно мыслящий, ветеран Великой Отечественной войны, отец Петр явно недооценен интеллигентскими «знатоками» церковной жизни. Круг его духовных чад сравнительно невелик – но это очень преданные люди. Однажды архимандрита пытались «выдавить» из Боголюбовского монастыря – и масса людей на автобусах блокировали резиденцию архиерея во Владимире. Среди «группы поддержки» отца Петра немало военных, сотрудников силовых ведомств, лидеров общественных организаций, в том числе выводящих на крестные ходы тысячи людей.

Это, наверное, самый «политический» старец. И один из самых неудобных людей для тех, кто хотел бы приспособить Православие к любому наличествующему общественному порядку – только бы не войти в противоречие с богатыми и влиятельными слоями общества. К сожалению, проповеди боголюбского архимандрита мало воспроизводятся «мейнстримными» СМИ – однако его цитируют на многих сайтах и в соцсетях.

Очень непросто «осторожным» трусам и приспособленцам ответить что-либо, например, на такие слова: «Наши болезни, скорби, нищета, обиды, поношения – это все и есть та огненная кисть, которая обновляет наши души. Как скульптор делает с резцом и билом статую царя, полководца, писателя, так и Господь высекает из нашего естества скорбями и болезнями небожителя – существо, подобное Богу».

А вот предупреждение паломникам,

приезжающим к старцам с неверным настроем: «Может, человек Божий какое-то «свое» Евангелие прочтет для меня, предскажет, что найду хорошую жену, работу, получу должность – то есть хочется поехать на поиски земного счастья. А когда скажешь о кресте, то нос повесит, лицо осунется: не то получил, что чаял, за чем ехал, ошибся в своих ожиданиях. А ожидания были, простите, не те: ведь на земле рая не построить, не ждите счастья, ибо земная жизнь – это епитимия. Мы приходим сюда через утробу матери, выходим через смерть. Жизненный путь – это чистилище, где, неся епитимию, мы должны через крест, страдания выжечь страсти, полученные по наследству от наших родителей. Вот и весь сказ – просто и ясно. <…> А мы, наоборот, еще хотим усилить, сохранить свое «я»: страсти, гордыню, напитать плоть, то есть свою душу, в понятии современной жизни. Да еще бес подступает сам или через людей: «Э, куда ты пошел в церковь к попам, у тебя что, крыша поехала, живи, как все живут». <…> Если мы закоренели в грехах, естество наше схватилось с ними, как цемент или бетон, и мы умрем без покаяния, то ничего не сделаешь, только разбивать придется, то есть тело в землю, а душу в преисподнюю».

Для немалого числа людей эта горькая правда значит больше, чем любые сбалансированные и компромиссные тексты титулованных богословов или политкорректных спикеров.

Мир конфессий и религий: истина и «правды»

Со Христом или с велиаром?

Теперь – о том, о чем давно хотел написать. О разных конфессиях и религиях. Кстати, в сотый раз напомню, чем отличаются эти два слова. Наши чиновники и журналисты запросто могут произнести какую-нибудь абракадабру вроде «христианской концессии, мусульманской церкви и иудейской деноминации». На самом деле «конфессия», в переводе с латинского, – это исповедание, и термин этот употребляется внутри христианства для обозначения, например, католиков или протестантов (среди последних более мелкие ответвления обычно именуются деноминациями). У мусульман различные направления именуются мазхабами. Ни один ученый или политик на Западе, где и возникло слово «конфессия», не назовет так ислам или индуизм. Подобные крупные явления – как и христианство с иудаизмом – именуются религиями.

Так вот, сначала – именно о конфессиях, то есть о направлениях, условно говоря, «христианства» (настоящими христианами я считаю только православных, включая старообрядцев-«поповцев»). И прежде всего – о римо-католиках.

Так называемые католики

С ними я познакомился очень рано – году в 1982-м. Заходил в московский костел, скоро познакомился там с молодежью и священником – отцом Станиславом Мажейкой. Приход представлял из себя удивительный сплав трех групп: старушек с польскими корнями, иностранных студентов (особенно из Польши и Венгрии) и московских интеллигентов (из этих многие не остановились на католицизме и продолжили менять конфессии, религии, а затем и страны). В будние дни на мессы ходили в основном пожилые женщины. Они же и пели под фисгармонию – помимо богослужебных песнопений, еще польские христианские гимны тридцатых-сороковых годов. Друг с другом и с молодежью почти не общались – и по лицам этих женщин можно было легко догадаться о сложной судьбе, которая приучила их к осторожности. Отец Станислав, очень пожилой литовец, вел себя совершенно по-советски. Проповедовал о миротворчестве советского правительства, ругал американский империализм, старался не говорить лишний раз с прихожанами.

А вот студенты были совершенно замечательные. И для нас, молодых христиан советской Москвы, было удивительно видеть и понимать, что юные поляки, чехи, венгры, кубинцы могут быть открыто верующими людьми, петь в храме по воскресеньям – и не считаться маргиналами, психами или «неблагонадежным элементами». Между прочим, пели в московском костеле и христианские гимны, популярные среди членов «Солидарности». В общем, посреди угрюмого брежневско-андроповского времени можно было вдруг увидеть: христианская молодежь существует. Более того, она может быть уверена в себе – и побеждать в гражданском действии.