Бог. Истина. Кривды. Размышления церковного дипломата
Шрифт:
Все эти различия мы, молодые православные полудиссиденты 80-х годов, стали осознавать больше и больше – по мере знакомства с «католическим» миром. От наивного очарования вскоре не осталось и следа. Различению истины и неправды не мешали даже заметно оживившиеся контакты с католиками.
В 1989 году мне довелось впервые побывать на Западе – и как раз по «католической» линии. Вместе с делегацией Советского комитета защиты мира мы посетили в Германии мирянское движение Focolare. Под Мюнхеном, в Регенсбурге, нас принимал легендарный монсеньор Альберт Раух – тогдашний директор Института Восточных Церквей, созданного немецкими «католиками» для налаживания контактов с православными и для их изучения. Любопытно вспомнить, что полный список православного епископата долгое время составлялся и издавался только в этом институте – и нигде более.
Делегацию –
А вот в полной искренности проекта института, который нас принимал, можно было усомниться. Да, нас не обращали там в «католичество». И покойный ныне Раух очень бы обиделся, если бы его в чем-то подобном обвинили. Но в здании месяцами жили православные священники и ученые-миряне, которые симпатизировали Ватикану, – в том числе из России. Понятно, что они становились проводниками влияния «католиков» – а некоторые потом и меняли веру. Как ни крути, институт был формой «мягкого миссионерства». Между прочим, когда Ватикан перешел к более прямым формам миссии, а Альберт Раух и его многолетний коллега Николаус Вирволль начали стареть, Институт Восточных Церквей пришел в упадок, а потом и вовсе был закрыт «за недостатком финансирования».
В начале девяностых с постсоветским миром стали «взаимодействовать» совсем другие структуры. Уже в последние годы существования СССР началась бурная кампания за легализацию на Украине греко-католичества, или униатства – подчиненных Ватикану общин, использующих «православное» по форме богослужение. Эта система возникла в 1596 году под давлением польской власти, и не случайно многие греко-католики в течение веков мечтали вернуться к отеческой вере. Львов, Ужгород, Мукачево были тогда настроены скорее пророссийски. Впрочем, во время Второй мировой войны, после кратковременного периода безбожной политики советской власти 1939-1941 годов, униаты откровенно поддержали гитлеровцев – и неудивительно, что при Сталине они были запрещены.
Часть этих людей ушла в религиозное подполье, часть воссоединилась с Православием. И если одни так поступили под давлением властей, то другие были искренни – они просто осуществляли вековую мечту своих предков, своего народа. Между прочим, в областях наибольшего распространения унии – Львовской, Тернопольской, Ивано-Франковской – сегодня людей, отождествляющих себя с Православием, гораздо больше, чем было при поляках, при австро-венгерском владычестве или при гитлеровцах, когда униатство претендовало почти на стопроцентный «охват населения». Многие «возвращаться» в унию в 1990-е годы не захотели и никогда не захотят.
Впрочем, сталинские репрессии, особенно по отношению к людям, не помогавшим на деле нацистам, оттолкнули многих от Москвы. Среди антисоветского вооруженного подполья, действовавшего до конца 1950-х годов, преобладали греко-католики. Естественно, уже в конце восьмидесятых начались демонстрации за легализацию униатства – во Львове, Киеве и даже Москве. Советские власти уступили – и, наверное, в рамках современных представлений о свободе совести не могли сделать иначе. Но греко-католики немедленно пошли дальше. Они стали авангардом движения за отделение Украины от СССР. Именно эти люди начали устраивать в Киеве первые «майданы», именно они сделали невозможным подписание президентом Леонидом Кравчуком в 1991 году нового Союзного договора. Не случайно Патриарх Кирилл, еще будучи митрополитом, не раз говорил удивленным собеседникам: «Униаты развалили Советский Союз».
В девяностые греко-католики массово отнимали у православных храмы. В некоторых местах их отдавали почти добровольно – ведь подчас большая часть прихожан были тайными униатами или присоединялись к «побеждающей» унии. Но иногда православные люди буквально сражались – и их выгоняли силой, били палками и арматурой, набрасывались с ножами. Ольга Васильева, нынешний министр образования и науки, приводит свидетельство отца Михаила Будника из Стрыя: «30 декабря 1989 года греко-католики захватили храм, меня закрыли в пономарке и стали толкать и угрожать, их было около ста человек. Я сидел до четырех часов ночи, потом меня выпустили». Священнику говорили: «Если не перейдешь в греко-католики, мы тебя разорвем на куски». Настоятель остался без храма, писал в Верховный Совет, М.С. Горбачеву, но храм освобожден
С одной стороны, радует, что кардинал Каспер в очередной раз заявил, что Католическая Церковь не намерена заниматься прозелитизмом по отношению к православным христианам. С другой стороны, я бы не разделил безоблачного оптимизма католического иерарха относительно состояния наших отношений. <…>Ватиканская дипломатия следует очень примитивной тактике: наступать и затем, через некоторое время, говорить: «А теперь давайте все забудем». У православных христиан хорошая память, и, к сожалению, наступательные шаги Католической церкви порождают у все большего числа православных верующих ощущение того, что Католическая церковь ведет себя недружественно, несмотря на все широкие улыбки. Кардинал Каспер говорит, что униатство – это мост между Востоком и Западом. Я думаю, что если это и мост, то он заминирован, и идти по нему опасно. 15
15
Из комментария агентству «Интерфакс», сентябрь 2005 г.
В России, Белоруссии, странах Средней Азии подчиненные Ватикана действовали более тонко – но также наступательно. В начале девяностых Православная Церковь была очень ослаблена. Тот же нынешний Патриарх сравнивал ее тогда с человеком, у которого долго были связаны руки – работать ими сразу невозможно. К тому же для российских либералов, контролировавших в то время власть и СМИ, главным врагом всегда было именно Православие – а потому западным религиозным влияниям дали зеленый свет. На некоторых телеканалах вовсю выступали «католики», протестанты и сектанты, а вот ни одного православного священника увидеть было нельзя.
Конечно, наши западные «братья» вовсю начали пользоваться ситуацией – и было бы странно, если бы этого не случилось. Ведь даже в 1920-е годы Ватикан пользовался крайней ослабленностью Русской Церкви, ведя ее спиной переговоры с большевиками, чтобы под предлогом благотворительной помощи направить новых священников в страну, где в их духовном руководстве никто не нуждался. Тогда не получилось – большевики оказались, мягко говоря, ненадежными и неискренними партнерами. Но через шестьдесят лет Ватикан попытался взять реванш.
В России впервые за ее историю появились «католические» СМИ, вузы и благотворительные организации. Приехало множество священников и монахинь – прежде всего из Польши. Некоторая часть прозападно настроенной интеллигенции, всегда испытывавшая симпатию к Риму, влилась в контролируемые им общины и стала потихоньку обличать «косное» Православие.
В эти годы я уже работал в Отделе внешних церковных сношений Московского Патриархата. И, хотя отношения с «католиками» долго в мои обязанности не входили, я довольно часто встречался с их представителями. Открылась первая нунциатура – ватиканское посольство во главе с пожилым и не очень активным итальянским архиепископом Франческо Коласуонно. Располагалось это учреждение поначалу в обычной квартире «дипломатического» дома на Коровьем валу. Периодически мы вели там беседы на самые разные темы – в основном со священниками Рихардом Чемусом и Иваном Юрковичем (последний был потом главой нунциатуры, а сейчас представляет Ватикан при ООН в Женеве). Принимали их у себя, иногда вместе ездили в православные приходы. В разговорах – дружеских, но осторожных – я всегда старался дать понять, что православные христиане не ждут широкой католической миссии в России, а те интеллигенты, которые обещают чуть ли не за пять лет сделать нашу страну «католической», просто не знают ее по-настоящему, да и к Ватикану испытывают симпатии главным образом потому, что внутренне противопоставляют его Православию. Так получилось исторически: реальные постхристианские либералы в России малоизвестны и не представлены, а вот Рим оказался «ближайшей точкой опоры», поэтому к нему и устремились критики традиционного русского христианства.