Богач, бедняк... Том 2
Шрифт:
Хотя в Калифорнии сейчас было восемь утра, Рудольф помнил, что Гретхен – ранняя пташка, и его телефонный звонок ее не разбудит. Он заказал через коммутатор разговор и, сев за небольшой столик в гостиной, попытался закончить разгадывать кроссворд в газете «Таймс», который никак не давался ему за завтраком.
Он старался всячески улучшить интерьер своей меблированной квартиры. В ней были безвкусные, яркого цвета стены, неудобные металлические стулья с заостренными ножками, но она его вполне устраивала как временное жилище, правда, он мог похвастаться удобной, хоть и небольшой, кухней с отличным холодильником, где не иссякал
Рудольфу нравилось стряпать, и он довольно часто готовил еду для себя и любил поесть в одиночестве, что-нибудь читая. Сегодня на завтрак у него были тосты, апельсиновый сок и кофе. Иногда к нему приходила Джин и на скорую руку готовила завтрак для двоих, но сегодня утром она была занята. Она никогда не оставалась у него на ночь и никогда и не объясняла почему.
Зазвонил телефон, Рудольф поднял трубку, но это была не Гретхен. Он услыхал резкий, старческий голос Калдервуда с гнусавым выговором. Ему, Калдервуду, все равно, суббота сегодня или воскресенье, правда, в воскресенье утром он проводил пару часов в церкви.
– Руди, – сказал Калдервуд, как обычно без всяких вежливых слов. – Ты приедешь сегодня вечером в Уитби?
– Я не планировал, мистер Калдервуд. Мне нужно кое-что сделать в этот уик-энд, а на понедельник намечено совещание и…
– Мне нужно видеть тебя как можно скорее, Руди, – сказал Калдервуд раздраженным голосом. Он старел, становился нетерпеливым, все сильнее проявлялся его дурной характер. Казалось, он ненавидит свое растущее благосостояние и заодно всех тех, кто этому способствовал. Ему также не нравилась его зависимость при принятии важных решений от финансистов и законников там, в Нью-Йорке, хотя, конечно, он не мог без них обойтись.
– Я буду в офисе во вторник утром, мистер Калдервуд, – сказал Рудольф. – Дело терпит?
– Нет, не терпит. И я хочу тебя видеть не в офисе. Приходи ко мне домой. – Голос у него был такой же резкий и напряженный. – Жду тебя завтра вечером после ужина.
– Хорошо, мистер Калдервуд, – ответил Руди.
В трубке что-то треснуло, и Калдервуд повесил ее, не попрощавшись.
Рудольф нахмурился, медленно опуская трубку на рычаг. У него были билеты на встречу «Гигантов», куда они должны были пойти вместе с Джин, а неожиданный звонок Калдервуда означал, что он ее не увидит. Когда она жила в Мичигане, у нее был парень, член местной команды, и она поразительно много знала об американском футболе, и Рудольфу всегда было интересно ходить с ней на матчи. Почему бы этому нудному старикану не угомониться и спокойно не умереть?
Телефон снова зазвонил, и на этот раз на линии была Гретхен. После смерти Берка голос ее изменился, пропала звонкость, живость, музыкальность, которые всегда были ей присущи. Чувствовалось, что она рада слышать Рудольфа, но радовалась этому вяло, без особой живости – так реагирует лежащий на больничной койке инвалид на визит родственника. Она сказала, что у нее все в порядке, что сейчас она занята – просматривает бумаги Колина, сортирует их, отвечает на поступающие до сих пор письма с соболезнованиями, консультируется с юристами по поводу наследства. Поблагодарила его за чек, который он прислал ей по почте на прошлой неделе, пообещав ему, что как только покончит с тяжбой о наследстве, полностью выплатит ему весь свой долг.
– Ну, об этом не беспокойся. Прошу тебя. Ты мне ничего не должна.
Но она никак не отреагировала на его слова.
– Как
– Что случилось? – спросил он. Вдруг раздался зуммер внутреннего телефона снизу. – Минутку, не бросай трубку! – Он подбежал к аппарату, нажал кнопку.
– В холле вас ожидает мисс Прескотт, мистер Джордах. – Это звонил швейцар, всегда ограждающий его от назойливых посетителей.
– Попросите ее подняться, – сказал Рудольф и снова пошел к телефону. – Прости меня, Гретхен, так о чем мы говорили?
– Вчера я получила письмо от Билли, и оно мне очень не понравилось. Трудно что-либо понять, но таков Билли, он никогда прямо не говорит о том, что его беспокоит, но я материнским чутьем угадываю, что он просто в отчаянии. Не мог бы ты выкроить время, поехать к нему, выяснить, в чем дело?
Рудольф колебался, не зная, что ей ответить. Он сильно сомневался, что ее сын его любит настолько, что станет с ним откровенничать, и боялся, как бы его посещение не причинило племяннику больше вреда, чем пользы.
– Конечно, съездить к нему я могу, – сказал он, – если ты этого хочешь. Но не кажется ли тебе, что ехать должен отец. Так будет наверняка лучше.
– Нет, – возразила Гретхен, – ни в коем случае. Он такой путаник. Из всех слов он выберет самое неподходящее и, конечно, его и брякнет.
В этот момент в дверь позвонила Джин.
– Минутку, Гретхен, не бросай трубку! Кто-то звонит в дверь.
Он, подбежав к двери, широко распахнул ее.
– Я говорю по телефону, извини, Джин, – сказал он и бегом возвратился в гостиную.
– Это снова я, Гретхен, – назвал он ее по имени, чтобы Джин, не дай бог, не подумала, что он разговаривает с какой-то другой женщиной. – Ладно, вот что я сделаю. Я поеду к нему завтра утром, приглашу его на ланч и попытаюсь выяснить, в чем дело.
– Мне так неудобно беспокоить тебя, ты так занят, – продолжала Гретхен, – но его письмо такое… как бы получше выразиться… такое мрачное.
– Может, все это пустяки? Может, на спортивных соревнованиях был вторым или срезался на экзамене по алгебре, или еще что-то в этом духе. Ты же знаешь этих ребят.
– Но Билли не такой, как все. Говорю тебе, он в отчаянии. – Чувствовалось, что ей не по себе, что она вот-вот расплачется.
– Ладно, позвоню тебе завтра вечером, после встречи с ним. Ты будешь дома?
– Конечно.
Он медленно положил трубку, представив себе, как сестра ждет его звонка, одна в доме, стоящем на отшибе на вершине холма, откуда открывается прекрасный вид на город и океан, и разбирает бумаги погибшего мужа. Он тряхнул головой, чтобы отогнать эти мысли. Об этом он будет беспокоиться завтра. Он улыбнулся Джин. Она уютно устроилась на деревянном стуле с прямой спинкой. На ногах у нее были красные шерстяные чулки и туфли с узкими носами. Ее блестящие гладкие волосы, перехваченные чуть ниже затылка черной бархатной лентой с бантом, свободно падали на спину. Лицо ее, как всегда, сияло чистотой, как у школьницы. Стройное, любимое им тело было скрыто под слишком широким для нее спортивным пальто из верблюжьей шерсти. Ей было двадцать четыре года, но иногда она выглядела как шестнадцатилетняя девчонка. Она пришла с работы и принесла с собой все фотопринадлежности в большой квадратной кожаной сумке, которую небрежно бросила на полу у входной двери.