Богатые — такие разные.Том 2
Шрифт:
Рассмеялась и Дайана, а когда я снова протянул ей стакан, она уже стояла в ванне во весь рост, и слабый свет соблазнительно играл на ее блестевшем от воды теле. Пенистая влага стекала по его мягким, сиявшим округлостям.
Она отпила глоток шампанского и посмотрела на меня. Я оглянулся, потом взял из ее рук стакан, бросил его через плечо и, забравшись в ванну, крепко прижался к ней своим отвердевшим телом.
Глава седьмая
Проснувшись, я увидел, что лежу почти поперек кровати под пологом
Я встал с кровати. Обхватив голову руками, я подошел к тазу в углу комнаты и подставил лицо под кран с холодной водой. Окончательно оправившись, я услышал далекий звон церковных колоколов и вспомнил, что наступило воскресенье.
Было семь часов, самое время для первого завтрака — или же для причастия, которого не пропускали набожные люди. Я умылся, оделся и сходил в ванную комнату за брошенной там с вечера одеждой. Вешая ее на спинку стула, я взглянул в окно и увидел в саду Дайану. Закутавшись в какой-то бесформенный дождевик, она сидела на железной скамье и смотрела на озеро.
Я спустился по лестнице. Из кухни доносился шум, но, выходя на террасу, я никого не встретил. Свежий воздух прояснил мою голову. Я не окликнул Дайану, а просто пошел к ней через лужайку. Подойдя к скамье, я понял, что она, должно быть, сидела здесь уже давно, потому что волосы ее сильно намокли от моросившего дождя.
— Дайана! — я наклонился, чтобы поцеловать ее в щеку. — Ты в порядке?
— Нет, я ужасно перепила. Ненавижу пить так много.
— Признаться, и я чувствую себя неважно! Но нам было так хорошо, — мягко проговорил я между поцелуями, — не правда ли?
Дайана посмотрела мимо меня на дом.
— Да, — ответила она. — Нам было хорошо.
Внезапно она улыбнулась и притянула меня к себе на скамейку.
Через пять минут, когда мы уже забыли о своем похмелье, она оторвала свои губы от моих и сказала:
— Пойдем позавтракаем, — а еще через пять минут мы поднялись со скамейки.
В столовой мы выпили по чашке слабого кофе, однако она отказалась от омлета, бекона, сосисок и тостов, и мне пришлось браться за них одному. Под крышкой в серебряной кастрюле с подогревом томились почки, но я к ним даже не притронулся. Как я ни старался усвоить привычки англичан, все равно не разделял их любви к потрохам. Да и почки были не тем, чего мог желать человек с утра после изрядной выпивки накануне.
— Скоро появится Элан, — сказала Дайана, попросив горничную принести ей еще чашку кофе. — Он обычно просыпается в это время.
Я хотел расспросить ее об Элане, но не знал, как это сделать, не вызывая тень Пола. В конце концов задал несколько нейтральных вопросов о школе, и она сказала, что он любит учиться, и что у него полно друзей. Мы еще немного поговорили о мальчике. Заранее допуская, что возможны преувеличения, естественные для матери,
Под конец я все же задал главный вопрос. Просто не смог удержаться.
— С ним все в порядке, да?
В ее глазах вспыхнула и сразу же погасла молния ужасного воспоминания.
— Абсолютно, — холодно ответила она. И когда вернулась горничная, спросила меня: — Еще кофе?
Нас обоих охватили воспоминания о Поле, и я подумал, что будет уместно продолжить:
— Ты говоришь с ним о Поле? — спросил я, когда мою чашку наполнили снова.
— Мало. Совсем мало. Мне это ужасно трудно. Да и сам Элан никогда не проявляет интереса.
— Может быть, он видит, как это тебя расстраивает, и не осмеливается расспрашивать. Нет, забудь мои слова. Я не должен в это вмешиваться… Не собираешься ли ты в один прекрасный день приехать с ним в Америку?
Дайана искренне удивилась, как будто я сказал нечто совершенно из ряда вон выходящее.
— Зачем? — вопросом ответила она. — Другое дело, если бы у него были там любящие его американские родственники, которые могли бы оказать ему гостеприимство.
— И ты не хочешь показать ему дворец его отца на Уиллоу?
В глазах у нее появилось какое-то странное выражение. Теперь Пол словно был совсем рядом с нами, в этой вот комнате. Я почти видел, как он берет кусок тоста без масла, с содроганием отодвигая слабый кофе.
Наконец она проговорила:
— Корнелиус никогда не разделит банк с Эланом.
— Дорогая, — заметил я, — этот банк принадлежит не Корнелиусу.
Мы помолчали. На подоконник села какая-то птица, пронзительно засвистевшая свою мелодию. За окном уже не было видно дождевых струй, и сквозь тучи пробивалось солнце.
— Да, разумеется, — тихо отозвалась она, — было бы прекрасно знать, что на пути Элана не встанут препятствия, если он, что маловероятно, решит следовать по стопам отца.
— Все, что ему для этого когда-нибудь понадобится, это пересечь Атлантический океан и постучаться в мою дверь.
— А Корнелиус? — настаивала она на своем.
— О, к тому времени он уже будет далеко от банка на углу Уиллоу и Уолл-стрит. Он будет занят своими самолетами, и банковское дело отойдет для него в область воспоминаний.
Дайану восхитила эта мысль.
— Ты в этом уверен?
— Как ты думаешь, почему я оказался в Европе? Я намерен построить здесь основу такого могущества, которое через пять лет позволит мне пересечь Атлантику и одним щелчком вышвырнуть Корнелиуса из банка. У меня все рассчитано.
— Бог мой! — вздохнула Дайана. — Да ты его просто ненавидишь, как я погляжу! Что между вами произошло?
— Я расскажу тебе все, — отвечал я, но не сделал этого. Сказал лишь, что Корнелиус положил па чашу весов свою долю капитала в банке, угрожая забрать ее, если его требования не будут удовлетворены. — Деньги ударили ему в голову, — объяснил я ей. Этот молокосос обезумел от свалившихся на него денег и уверен, что они дают ему власть. Он считает, что продается весь мир, и ему при этом полагается пятьдесят процентов навара. Он…