Богатырское поле
Шрифт:
Это было самое высокое и чистое место в городе. Улицы выстланы бревнышками, терема новые, с узорчатыми крылечками и охлупами. Над теремами золотились цер ковные купола, а за ними высился Успенский собор, у белокаменных Золотых ворот виднелся Княжий дворец — деревянный, резной, будто пряничный.
Аленка остановилась, дернула Никитку за рукав.
— Красота-то какая-я!
— Красота! — разъяснились радостью и тут же померкли Никиткины широко раскрытые глаза.— Только нынче в оба гляди, как бы чего
На высоком крыльце княжеского терема появился пьяный дружинник. Из окон подворотной избы нестройно доносились песни.
— Идем быстрее,— подтолкнул Аленку Никитка.— Не ровен час, остановят.
Они пересекли площадь и нырнули в густую, несмотря на ранний час, толпу, растекшуюся от Ивановских до Серебряных ворот. Шли недолго.
Никитка свернул в переулок, уверенно постучал в чьи-то ворота.
— Это кто там такой резвый? — спросил со двора молодой женский голос.
— Калика, голубица. К отцу Левонтию с гостинцем,— шутливо отозвался Никитка. Аленке шепнул: — Антонина, Левонтьева дочь.
Звякнули запоры. Калитка приоткрылась, и в проеме показалась простоволосая голова девушки с продолговатым лицом — востроносеньким, свеженьким, с ямочками на пухлых щеках.
— Ники-итка! — удивленно и обрадованно пропела девушка.
Никитка ступил во двор, увлекая за собой Аленку.
— А это кто такая? — спросила Антонина, разглядывая девушку.
— Аленка. Из Заборья она. Ну, пущай. Отец-то где?— перебил ее Никитка.
Бывал он у Левонтия запросто. Знал хорошо Антонину — говорливая девка, страсть как любит почесать язык.
Они поднялись на крыльцо. В светлой горенке, набросив на плечи суконную однорядку, сидел рыжебородый мужик. На столе перед ним лежала толстая книга, каких Аленка еще в жизни не видывала, стояли ендова и чара. Мужик прихлебывал из чары и читал книгу. Когда вошли
Никитка с Аленкой, он поднял на них отекшие усталые глаза, жиденькие брови его вскинулись.
— Вот так гость!
Однорядка соскользнула с плеч. Левонтий выбрался из-за стола и обнял парня. С мягкой улыбкой поглядел на Аленку:
— А девка из чьих будет?
— Не спрашивай, Левонтий,— замялся Никитка.— Трудно все-то сразу сказать-рассказать. Зовут ее Аленкой. Из Заборья она, Андреева милостника Давыдки сестра.
— Уж не гонятся ли за тобой? Не прячешься ли? — тревожно спросил Левонтий.
— И это есть. Прошли мы от Заборья не малый путь. Устали. В город со скоморохами въехали. Должно, никто не признал.
Левонтий окликнул вертевшуюся поблизости дочь:
— Ты, Антонина, на стол накрывай, а гости пусть с дороги умоются.
Он достал с полки чистый убрусец, протянул Аленке.
За столом беседа потекла живее. Никитка рассказал мастеру о своих скитаниях, обо всем, что случилось в Заборье. Аленка, слушая его, погрустнела. Она снова — в который уже раз — представила
Левонтий задумался. Не простую задал ему Никитка задачу. В былые-то времена замолвил бы перед князем за него словечко. А теперь? Теперь, того и гляди, доберутся и до его, Левонтьевой, избы. Ростовские бояре ремесленный люд корчуют, как пни на вырубке.
А невеста у Никитки ладная. Левонтий посмотрел на девушку, и взгляд его прояснился. Почему-то подумал: подружатся они с Антониной. Ишь, как посматривают друг на друга, глазищами так и стригут.
— Ты бы, Тоня, голубей Аленке показала,— посоветовал он дочери: поговорить ему надо с Никиткой наедине.
Антонина поняла отцов намек, взяла Аленку за руку.
— А у тебя голуби есть?
Аленка покачала головой: какие там голуби — своей крыши над головой и то нет. Они вышли, и Левонтий, оправляя на плече сползающую однорядку, придвинулся к Никитке.
— Вот, брат, какие дела,— сказал он, подмигнув. Горячо задышал на ухо: — Сказывают, Михалка войско собирает. Клятвы Ростиславичам он не дал. Пойдет ко Владимиру — ремесленники его поддержат. Есть тут один — Володарем зовут... Мужик крепкий и справедливый. Знает, что нашему брату нужно. Если Михалка двинет ко Владимиру, бояр перевяжем и ворота настежь. Михалка — Андреев брат. Нам он не враг. Камнесечцев обижать не станет.
Никиту потом прошибло от мятежных Левонтьевых речей. Понял — доверяют. И от догадки этой стало ему радостно. К князьям, вечно окруженным надутыми боярами, душа у него не лежала. Да и какое дело Никитке, простому камнесечцу, до Андреевых братьев?! Однако руки его давно уже истосковались по ремеслу, по настоящей работе. Пора оседать, надоело рыскать, как волку, по лесам и долам, спасаясь от погони!..
Левонтий пообещал свести его с Володарем.
— Ты — молод. Тебе и меч плеча не оттянет.
Когда вернулись девушки, Никитка и Левонтий мирно допивали квас.
5
В Успенском соборе отслужили заутреню. Протопоп соборного клироса Микулица, желтоглазый, с клочьями седины в густой бороде, окруженный клирошанами, тиунами и темными да юркими, как скворцы, служками, продирался через плотную толпу на площади. Служки, громко покрикивая, теснили с дороги мужиков.
Те ворчали:
— Почто пихаете?
— Аль не видите — сам протопоп,— задиристо отвечали служки.
Микулица переоделся после службы в обычную ферязь с широким откладным воротником и плотно застегнутыми на кистях рукавами, переобулся в коричневые сафьяновые сапоги; одна только скуфья на голове выдавала в нем священника. Старушки, закатывая глаза, падали ему в ноги:
— Благослови, батюшко!
Микулица крестил толпу. Был он невысокого роста, широкоскул и бледнолиц; сомкнутый рот и тяжелые мешки