Богатырское поле
Шрифт:
— Погоди, погоди,— остановил говядаря Радко.— Это про каких же ты таких калик баешь?
— Как про каких? — удивился Овчух.— Про тех самых...
— Из Суждаля?
— Оттудова...
— А про монастырь они тебе не сказывали?
— Сказывали про монастырь. Князь, говорили, татям грамоту дал. А чернецы не пустили. Много шуму наделали в Суждале.
— Они! — разом выдохнул Радко.
Удивился Овчух:
— Да что с тобой, скоморох? Аж с лица сошел... Нешто знакомые?
— Знакомые,—
— Как же, была девица. Станом стройна, лицом бела. Грустная такая. Я еще подумал: и с чего бы ей, красавице, путаться с каликами? Или добрые молодцы перевелись?..
Услышав это, приподнялся на лавке Маркел, вцепился острыми, как крючья, пальцами в локоть Радка. Оттолкнул его Радко. Маркел замычал, придвинулся к Карпуше, обнял мальчика и затих.
— Хорошую весть подал ты мне, Овчух,— сказал Радко говядарю.— Не калики это, а тати. И девку, про которую ты мне говорил, атаман ихний силой увел из Суждаля. Пымать их надо.
Хмыкнув, Овчух почесал пятерней в волосах.
— «Пымать»! Кабы сила была...
— Мужиков в посаде нет?.. За бабьими спинами скисли? — упрекнул Радко и встал.— А ежели мужики не подсобят, один управлюсь. Сказывай, куды подались твои божьи люди?
— Слышал я одним ухом, как они промеж собой говорили: надо-де податься к Новугороду... Да ты не серчай, скоморох. То, что я тут баял, то верно. Но и тебя в беде не бросим, подсобим. Вот только настигнем ли?.. У нас ведь, чай, коней нет.
— Не на половцев идем,— оборвал его Радко.— Не рать собирать. Три лошаденки в посаде сыщутся. А боле и не надо.
— Ишь ты, храброй,— улыбнулся Овчух.
— Храброй не храброй, а уж какой есть.
— Ну, коли так...
Нахлобучив на растрепанные волосы шапку, говядарь вышел из избы. Долго его не было. Потом за стеной послышались голоса. И сразу же в избу набились мужики. Присев на лавки вокруг стола, с любопытством уставились на Радка. Смотринами, видать, остались довольны.
— Ну, сказывай, почто звал,— пробасил тот, что показался скомороху постарше.— Подсобить, слышь, надо? — Серые глаза мужика озорно шарили по скоморохову лицу.
Радку понравились мужики. Взгляды открытые, с тела крепки.
— Вот этот — Карп, кузнец,— назвал мужика Овчух.— А эти двое — Алеха да Сидор, гончары.
— А меня зовут Радко. Скоморох я.
— Ладно. Слыхали уж,— отмахнулся Карп.— Опосля за медком о себе поговорим. А ноне как бы времечко не упустить... Кони у нас хоть и не то чтобы сытые, а — ходкие. Поскачем-ка, скоморох.
Маркел с Карпушей, суетясь, выпрягли из возка лошадь, накинули на ее тощий хребет седло. Радко сунул за голенище нож. У Алехи был лук, а Карп и Сидор выломали у
— С богом! — напутствовал их Овчух.
Карп усмехнулся:
— На бога-то надейся, да сам не плошай. Так ли?
На дороге, что вела в Ростов, много попадалось встречных. Шли мужики и бабы, несли на спинах корзины с первыми грибами, с ягодами.
— Не видали калик? — спрашивал их Радко.
— Нет, не видали.
Проехав немного, спрашивал снова. Мужики и бабы отвечали то же: калик не видали. Приуныл Радко. Карп сказал:
— Есть тут тропка через речную излуку — не по ней ли подались тати? Тропка потаенная, народу ходит по ней немного.
Свернули в лес. Из лесу вымахали на пригорок. За пригорком слева тянулось болото, справа, за черными ольховыми стволами, серебрилась река. Тропка выбежала к реке. С излуки, на которой она делала петлю, хорошо было видно Москву,— высоко она поднялась, отгородилась от
лесов земляным валом, в реку гляделся дубовый частокол. К башне, повернутой на Неглинную, тянулась через весь посад извилистая лента дороги... За вторым поворотом город исчез, ушла в сторону и река. Лес стал еще гуще. Перепутались, переплелись в чащобе деревья и кусты. У Сидора, зацепившись за сук, свалилась шапка. Спрыгнул Сидор с коня, чтобы подобрать ее, нагнулся — и замер над тропой, будто кольнуло в поясницу: на траве, что вокруг тропы, белой солью лежит роса; на тропке же росы нет. Еще ниже нагнулся Сидор — глядь: в лужице отпечатался след лаптей.
— Никак, здесь и прошли,— сказал он, садясь на коня.— Потише бы надо...
Дальше ехали молча. Скоро сквозь неразборчивый шорох листвы долетели нанесенные порывом ветра голоса...
Калики отдыхали на краю небольшого озерца. Хорошо их было видно с другого берега: мужики таскали из лесу хворост для костра, бабы полоскали белье. Радку показалось, что он узнал в толпе Аленку.
Рядом с ним, таясь в густом орешнике, Карп нетерпеливо поигрывал шелепугой.
— Скоро ли?
— Скоро...
Осторожно, не горяча коней, обошли озерцо с надветренной стороны, остановились в березнячке рядом с разбойным привалом. Калики уже разложили костер, запалили его, столпились у молодого огня. По тому, как подобострастно обращались мужики к одному из своих, Радко понял: это и есть атаман. Запомнил в лицо и, отвернувшись, стал шарить глазами среди баб. С атаманом у Радка были свои счеты — за Вольгу. Но с этим потом. Перво-наперво нужно вызволять Аленку.
Среди баб Аленки не было. Разглядел ее Радко на другом конце привала, где возле дуба в единой куче был свален всякий хлам: сумы, лапти, сермяги. Больно кольнуло скомороха в сердце: да что же это сделал с нею тать?..