Богатырское поле
Шрифт:
Разговоры были трудные. Не все понимал в них Маркуха. А то и вовсе ничего не понимал. Иной раз ему казалось, прав Давыдка, иной — дядька Левонтий, но неторопливая речь дядьки Левонтия была ему больше по душе. Иногда Левонтий замолкал посреди беседы и подолгу задерживал свой взгляд на свесившейся с печи белобрысой Маркухиной голове. Тогда Маркухе казалось, что дядька хочет его о чем-то спросить, может быть, даже посоветоваться. Он вытягивал шею и подавался вперед, но Левонтий ни о чем не спрашивал, и мальчонка смущенно отползал подальше, к дымоходу.
Два дня пробыл Давыдка у Левонтия, встречаясь у него ночью с мастерами, ходил к протопопу Микулице. Узнав, что князья твердо намерены войти во Владимир, протопоп перекрестился:
— Слава тебе, господи, есть на земле правда. Рад я, услышал господь мои молитвы.
— Не молитвами едиными, отче, держится стол владимирский,— отозвался Давыдка.— Князья полагаются на владимирцев, как на детей своих. Встанут ли за их законное право али поворотятся спиной да в Ростиславовой рати бить их пойдут, проливать невинную кровь братьев своих — русичей?..
— Не бывать тому,— горячо возразил Микулица.
Под протопоповыми всевидящими глазами Давыдке сделалось неуютно. Пытаясь смягчить сказанное, он добавил:
— Князья верят тебе...
— Верою держится мир,— прогудел Микулица, продолжая разглядывать его своим диковатым взглядом.— Скажи Юрьевичам: идет супротив них Ярополк с дружиною, у Владимира встречу готовит Мстислав. Но кольчуг и мечей у Мстислава нет, потому как владимирцы, давшие Михалке клятву, отказались ковать их.
— Слышал я об этом, отче,— улыбнулся Давыдка.— Передам князьям все, как есть.
— Не посрамят себя владимирцы. И суждальцы с нами. Одной дружиною Ростиславичи стола не удержат.
Разумно говорил Микулица, облегчил Давыдке сердце; не с пустыми руками возвратится он к Всеволоду.
Перед тем как покинуть протопопа, Давыдка принял благословение. Путь предстоял ему нелегкий. По доносам лазутчиков, Ярополк поставил людей своих по всей дороге от Владимира до Москвы.
Антонина испекла Давыдке пирогов, сложила в седельную суму. На зорьке попрощался княжеский дружинник с гостеприимными хозяевами. Маленький Маркуха держал за стремя Давыдкиного коня, смотрел на воя влажными восторженными глазами. И опять озабоченный Давыдка не заметил мальца; не взглянув на него, не приветив ни словом, вонзил в бока коню шпоры.
Проехав Волжские ворота, он спустился к перевозу, перебрался на ту сторону Клязьмы и тропками, известными только ему одному, поскакал к Москве. Солнце всходило за его спиной, лес глушил в своей неприступной голубине торопливый перестук копыт.
10
В лесах Ярополкова дружина разошлась с войском Юрьевичей и сейчас двигалась к Москве. Узнав об этом, московляне, опасавшиеся за свои дома и семьи, стали требовать немедленного возвращения.
— Повороти войско, князь,— говорили они Михалке,— не то пожгут супостаты наши избы, оставят без крова!
— Надругаются над женами!
—
Михалка молчал. По совести да по правде — правы московляне. Но всей рати поворотить он не мог. Понимал: если пойдет Ярополк к Москве, одному Мстиславу Владимира не отстоять. Другого такого случая не объявится. Однако без московлян и его войско ослабнет... Как быть?
Сидя на лавке перед шатром, лихорадочно блестя воспаленными от бессонницы глазами, он всматривался в лица толпящихся у изголовья холма людей. Нет, не удержать ему московлян. Уйдут — своя рубаха ближе к телу. Да и то: кто защитит их от разора?
— Ваша болячка, вам и решать,— сказал он без гнева.— Неволить не стану. Но войско поворотить не могу.
И удалился в шатер.Долго еще гудел лагерь, как потревоженная пчелиная колода, долго ругались и спорили промеж собой люди. А к полудню снялись и ушли. Оставшиеся хмуро провожали их, издевались вдогонку;
— Деревенщина! Вам бы только с бабами на печи...
— Поспешайте, пироги остыли.
Чувствуя себя виноватыми, московляне не огрызались. Когда последний из них скрылся в чаще, Всеволод велел трубить сбор. Лес огласился бряцаньем оружия, ржаньем, криками, скрипом колес.
Разобравшись по сотням, войско двинулось к Владимиру. На поляне остались дымить притоптанные костры.
Давыдка все время был при Всеволоде в головном отряде. Только раз отпросился у князя взглянуть на Аленку.
В обозе, далеко растянувшемся за войском, везли кольчуги, шлемы, мечи и копья. За каждой подводой на привязи брело несколько коровенок. Позади обоза пастухи гнали стадо овец. Не простое дело — прокормить столько ртов. А на свежем воздухе да в безделье всего и забот что о брюхе. Сокалчие — повара походные — едва успевали заправлять на привале огромные котлы.
Аленка ехала на уемистой телеге, кое-как задернутой, драной холстиной. Увидев Давыдку, обрадовалась, повисла у него на шее.
— Жив-здоров, брате? Как во Владимире? Был ли у дядьки Левонтия? А Антонину видел ли?
— Был у дядьки Левонтия,— отвечал Давыдка сдержанно, хотя сам, как мальчишка, радовался встрече с сестрой,— И Антонину видел. Все тебе кланялись, наказывали, чтобы берегла себя. А то не ровен час...
— Спасибо дядьке Левонтию, не забыл меня,— смиренно склонила голову Аленка. И вдруг зарделась вся.— А Никитка, Никитка? — спросила смущенно.
— О Никитке одно только знаю,— делая вид, что не заметил ее смущения, сказал Давыдка,— подался он с новгородским купцом Яруном по торговым делам к булгарам...
— Зачем же к булгарам? — побледнела Аленка. Снова защемило у нее сердце: «Как же это? Значит, нет Никитки во Владимире?» — Далеко к булгарам, да и не купец он,— растерянно говорила она.
Давыдка промолчал. Что ему сказать Аленке?.. Не в гости ездил он во Владимир, не меды распивать. Дело ему доверили срочное, князево. Было ли время выспрашивать о Никитке?