Богатырское поле

Зорин Эдуард Павлович

Предложение Нерадца мужикам понравилось — никто и спорить с ним не стал. Вернулся он с берега на головную лодию хозяином. И стал приглядываться, примеряться — кто пойдет, кто не пойдет в ватагу. С каликами Нерадец решил больше не связываться. В Новгороде народ лихой, вольный, калик не жалует, оборванцам не верит.

На последнем волоке Нерадец сказал мужикам:

— Вот что, мужики, скоро будем мы с вами в Новгороде. Старого вашего хозяина бог прибрал, к иному какому вы не пристали. Ежели у кого есть охота, приставай ко мне...

— Это

к кому же — к тебе? — сказал кормчий.— Будто в ватагу набираешь?

— А коли и в ватагу? — осмелел Нерадец.— Видали, сколь у меня золота?..

— Видали!

Мужики нерешительно переминались, прятали друг от друга глаза. Чудно как-то получается. Сколько годов верой и правдой служили своему хозяину, а тут вмиг ничего не стало. Стоит у кормовой избы лихой мужик со шрамом во все лицо и соблазняет воровским ремеслом.

— А ты видал, как воров на площади кнутами бьют? — спросил один из мужиков.

— С твоим умом только в горохе сидеть,— весело отозвался Нерадец.

Все засмеялись.

— Так как же порешим, мужики? — вконец смелея, спросил Нерадец.

Мужики молчали.

—А что, как мы тебя — да посаднику с рук на руки? — сказал с ехидцей кормчий.

— Оно можно,— закивали мужики, обрадовавшись неожиданно найденному решению. И придвинулись к Нерадцу.

Сзади уже лихо кричали:

— Чо глядите? Вяжите его!..

Нерадец побледнел, сунул руку за пазуху, в ладони сверкнул острой сталью испытанный нож.

— Не помутясь, и море не уставится...

— Не жди мира.

— Бей его!

По венцам Нерадец ловко вспрыгнул на верх лодейной избы. Мужики побежали за шестами.

— Это он нашего Войка порешил! — кричали мужики.— Душегуб!..

Гребцы бросили весла, все столпились на сильно осевшей корме. Другие три лодии, ушедшие вперед, тоже стали разворачиваться, оттуда слышались крики и брань. С лодии на лодию перекликались:

— Об чем шум?

— Почто стоите?

Нерадец понял, что пора уносить ноги: рано или поздно, а мужики снимут его с избы. Да вот куда податься? Со всех сторон скалятся на него озлобленные хари. Только у самой кормы никого не видать.

Вступив назад, он повернулся к мужикам спиной, вскинул руки — и прыгнул в темную воду. Течение тут же подхватило его, повертело и отнесло к берегу. У берега было глубоко, в затишке темнели страшные омуты. Но Нерадец воды не боялся — плавал он хорошо. Нырнув, задержал дыхание и, в несколько гребков перемахнув через омут, ткнулся лицом в прибрежный песок.

На берегу было тихо, в траве стрекотали кузнечики.

Нерадец вскарабкался на бугорок, огляделся — купецкие лодии все дальше относило крутым течением. Мужики расходились с кормы, гребцы садились за весла.

«Знать, по судьбе моей бороной прошли»,— невесело подумал Нерадец. Было ему от чего приуныть. Как мужики-то его!.. Знать, не с того краю взялся.

Но долго грустить да казнить себя Нерадец не умел. Не повезло здесь, повезет в другом месте, решил он и развел костер. Обсушившись,

поискал в лесу ягод, пожевал их, чтобы утолить голод, и двинулся вдоль берега, зная наперед, что места здесь людные: рано или поздно, а набре

дет на человеческое жилье. И верно — к вечеру тропинка раздвинулась, и на краю широкой заводи показалась приземистая изба с тесовой крышей и высокой завалинкой. На завалинке сидела баба и трясла на руке ребенка. Во рту у ребенка торчала тряпица с жеваным хлебом.

Скинув шапку, Нерадец приветливо поздоровался с бабой.

— Хозяин-то дома ли?

— А где ж ему быть? Вот и хозяин,— сказала баба и указала рукой на заводь. Там, на бережку, большой и грязный мужик смолил лодку.

— Челом да об руку,— приветствовал Нерадец мужика.— Бог на помочь с силой!

— Твоей молитвой, как клюкой, подпираюсь,— сердито пробормотал мужик, подымая на Нерадца мутные глаза.

— Чего серчаешь? — улыбнулся Нерадец.— Аль обидел кто?

— Меня обидишь,— зловеще протянул мужик.

— Да в чем беда?

— А в том, что с завтрева идти мне по миру с женой и ребенком... Украл кто-то у старосты кобылу, а староста пожаловался на меня да послухов подговорил...

— Худо,— сказал Нерадец. Помолчав, спросил: — А лодка тебе для какой же надобности?

— Ишь, въедливый,— выпрямился мужик и провел рукавом рубахи по вспотевшему лбу.— На лодке пойдем мы в Новугород к боярину, пожалуемся на тиуна. Пущай рассудит.

— Боярин тя рассудит,— ухмыльнулся Нерадец.

— За правду бог.

— Ха, суд прямой, да судья кривой,— поддразнил мужика Нерадец.— Зовут-то тебя как?

— Мошкой кличут.

— А меня Нерадцем. Не судись, Мошка, помяни мое слово: тяжба — петля, суд — виселица. Давно я по земле хожу, много истоптал лаптей, а правого суда еще не встречал...

— Да сам-то ты откуда?

— Сам я человек вольный,— не стал таиться Нерадец.— Нет надо мной ни князя, ни боярина. Куда хочу, туда иду. А где и ножичком поиграю...

— Смелый ты, однако, мужик,— покачал головой

Мошка.— Тут давеча купцы проплывали, не про тебя ли сказывали?

— Может, и про меня.

— Смелый,— повторил Мошка и, склонившись над лодкой, стал широкими взмахами тряпицы размазывать по днищу смолу.

Нерадец присел рядом на корточки. Когда мужик выпрямился, попросил у него тряпицу:

— Давай помогу. Уморился, поди...

2

То ныряя в резвые чешуйчатые волны, то выныривая, лодка шла вдоль берега, в тени склонившихся над водой серебристых ив. Мошка сидел на корме и греб рулевым веслом, на носу устроилась Мошкина баба, Прося, с ребенком, укутанным в холстину. Нерадец сидел посередине; ему была главная забота — работать в два весла. Нелегкая досталась ему должность на Мошкиной долбленке, а все равно на душе стало посветлее: хорошо они с вечера управились с Мошкой, крепким мужиком оказался его новый знакомый. А дело-то было не пустяковое: тиун при мече да отрок с копьем...