Боги и влюбленные
Шрифт:
Потом мы повернули на север, постепенно приближаясь к башне Антония. Этот район города оказался деловым: вдоль улицы, по которой мы ехали, выстроились прилавки и магазины купцов, закрытые из-за позднего часа. По пути нам встретилось несколько прохожих. Это были бородатые евреи в длинных полосатых одеждах, отворачивавшиеся от нас. Один человек плюнул, но никто из солдат не обратил внимания на это оскорбление. Последний поворот, и мы прошли сквозь ворота в лагерь. Солдаты с облегчением вздохнули, когда трибун отпустил их отдыхать.
Комната, где мы оказались с Марком Либером, была высоко в башне, выходя окнами на юг. Из окна я увидел именно то, что он и
— Странное место для поклонения, — сказал я, хмурясь. — Никаких статуй. Евреи их запрещают. Как человек может поклоняться богу, если не знает, как он выглядит?
— Евреи верят, что их бог выглядит как человек и создал человека по своему образу.
— Но как он выглядит? Как ты? Как Абенадар? Как Цезарь? Сколько людей, столько и лиц.
Развернув меня и подняв большим пальцем мой подбородок, Марк Либер улыбнулся:
— Как бы он ни выглядел, вряд ли он лучше тебя.
— Когда ты начинаешь так льстить, я догадываюсь, что у тебя на уме.
— А что у тебя?
Моим ответом был поцелуй.
С рассветом внизу возник шум голосов. Храм, который всю ночь пустовал, постепенно заполнялся людьми. Большой внешний двор от стены до стены оказался забит людьми в полосатых одеждах — они бродили, собирались в группы и разговаривали, хотя казалось, что никто из них не слушал друг друга. Весь этот шум влетал в комнату с холодным утренним ветром. К тому времени я уже проснулся и был готов, а Марк Либер спокойно спал, лежа на боку.
Некоторое время я стоял, глядя на шумное сборище и размышляя, нет ли там Никодима. Я никогда не видел такой суматохи в месте поклонения; римские храмы, за исключением праздничных дней, были тихими, спокойными, наполненными уважением к богам.
Внезапно до меня донесся голос Марка Либера, и я вздрогнул.
— Это вид снова привлек внимание Ликиска?
Обернувшись и улыбнувшись, я радостно взглянул на своего солдата, лежащего поверх покрывала, подложив руки под голову.
— Шумная толпа, — сказал я, кивнув на окно. Перебравшись через постель и усевшись рядом, я продолжил:
— Сейчас очень рано. Ты должен отдохнуть.
Засмеявшись, он притянул меня к себе.
— У меня на уме кое-что получше.
Прошло немного времени, и мы снова ехали по городу, медленно продвигаясь вперед в окружении толп евреев, поднимающихся по холмистым улицам к храму. Вздорная толпа даже не старалась убраться с дороги, не давая пройти лошадям. Будь я командиром нашей маленькой экспедиции, я бы приказал солдатам расчистить путь, но Марк Либер не слишком злился.
— Ситуация в городе и так напряженная, — ответил он, когда я выразил недовольство медленным продвижением. — Не стоит еще больше расстраивать людей.
Миновав ворота Долины, мы подошли к Силоамскому бассейну, где инженер Элий занялся своей работой, измеряя и проверяя уровень воды, оценивая уровень земли и делая выводы, где должна располагаться водопроводная труба.
Закончив, он кивнул, и мы снова сели верхом, отправившись из Иерусалима в деревню Вифлеем. С моей точки зрения, это было пустынное, заброшенное место, и вечером я с радостью вернулся в Иерусалим. Мы вошли через те
— Он называется Офель, — объяснил трибун. — Жить там дорого. Думаю, твой Никодим где-то там. Ты говоришь, он священник, а я никогда не видел бедного священника. Если встанешь завтра пораньше, успеешь его найти и передать письмо, которое ты так бережно хранишь.
— Тебе это не нравится, — заметил я.
Марк Либер пожал плечами.
— Ты свободен, Ликиск, и выбор друзей зависит только от тебя.
— Просто я возвращаю долг за доброе дело.
— Утром ты поищешь своего священника, но не задерживайся. Мы возвращаемся в Кесарию.
Дом Никодима действительно оказался среди богатейших домов Офеля, и мне посчастливилось застать хозяина дома, хотя, выйдя на порог, он подозрительно оглядел меня. Никодим был пожилым, довольно высоким человеком с темными волосами, темными глазами и темным взглядом.
Только тогда на его бородатом лице возникла улыбка, когда я отдал ему письмо Неемии. Внезапно потеплев, еврейский священник пригласил меня в сад, желая услышать рассказ о своем старом друге, о том, как я с ним познакомился, и узнать римские новости. То, что я связан с Пилатом и армией, его не слишком заинтересовало; мы перешли к другим темам, и в конце концов я счел старого еврейского священника вполне приятным человеком. Кажется, я тоже ему понравился. Он не рассказал мне содержания письма, упомянув только, что в нем говорилось о моем интересе к религии евреев.
— Ты надолго в Иерусалиме? — спросил он. Когда я ответил, что сегодня возвращаюсь в Кесарию, он кивнул и произнес:
— Что ж, думаю, ко времени праздника кущей ты вернешься обратно. Пилат всегда появляется в Иерусалиме, когда у нас грядет религиозное торжество. Он нервничает, когда вместе собирается столько евреев. Если ты вернешься в город, заходи ко мне. Обещаю более гостеприимный прием и уже не буду удивляться твоему появлению. Мой друг пишет, что у тебя пытливый ум и склонность к религии, так что мы сможем вести долгие философские беседы. Разговоры — это удовольствие стариков, Ликиск.
Когда я вернулся в крепость Антония, Марк Либер был в кислом настроении. Я решил, что он недоволен моим посещением старого еврея (хотя он сказал, что я могу к нему зайти), но дело оказалось не только в этом. Зная его, я помалкивал, стараясь быть незаметным и говоря, только если он сам ко мне обращался.
Мы собрались и готовились покинуть комнату, но перед выходом он все же решил поделиться со мной причинами своего мрачного настроения.
— Я говорил с Элием относительно того водного проекта. Спросил его прямо: сколько это будет стоить? Скажу тебе, Ликиск, стоить это будет довольно прилично, но Рим может позволить себе такую сумму. Однако Пилат решил, что за него должны платить евреи. Хуже того — на оплату расходов он решил забрать сокровища из их храма. Сделать это легко. Здесь, в Антонии, вместе с одеяниями священников и всем остальным хранится корбан. Их нетрудно держать в узде, если в любой момент ты можешь запереть священные одежды, и еще проще, когда в твоих сундуках — их наличность. Думаю, Пилат совершает серьезную ошибку. Грядут большие сложности. Я обсужу с ним ситуацию, когда вернусь в Кесарию. Мне это не нравится. Очень не нравится.