Боги и влюбленные
Шрифт:
Человек спокойно взглянул на старика.
— Я сделал одно дело, — сказал он, поднимая вверх палец, — и вас это удивляет. Но вы сами нарушаете закон субботы. Разве Моисей не дал закон обрезания, пришедший от Бога? В субботу вы выполняете обрезание, а если человеку можно совершать обрезание в субботу — чтобы соблюсти закон Моисея, — почему вы злитесь, что в субботу я вернул человеку здоровье? Не судите по внешнему виду. Будьте беспристрастны.
Старик ничего не ответил, но человек на ступенях продолжал смотреть в нашем направлении. (В один пугающий
Через некоторое время человек спустился в толпу и растворился в ней, как и я, выйдя из ворот на улицу. Когда толпа рассосалась, я потерял выступавшего из вида.
У Никодима были гости; одним из них оказался пожилой широкоплечий мужчина с кустистой бородой, длинными, темными волосами и большими, внимательными карими глазами.
— Это Петр, — сказал Никодим, знакомя нас. — А это его друг Иоанн, — добавил он, указав на молодого человека моего возраста с волосами песочного цвета и с синими, как Средиземное море, глазами. Я бы с удовольствием поговорил с ними, особенно с Иоанном, но Петр заявил, что им пора идти.
— Может, мы еще встретимся, — сказал я, глядя на Иоанна.
Он улыбнулся:
— Может быть.
— Пошли, — проворчал Петр. — Господин ждет.
— Господин? — спросил я, сразу подумав о господине и рабе.
— Иисус, — сказал Иоанн с улыбкой.
Петр потянул молодого человека за рукав.
— Идем. Мы опаздываем.
Пока Никодим прощался у дверей, мне подумалось, что если б я не пришел, Петр и Иоанн наверняка задержались бы здесь подольше.
Никодим, однако, не беспокоился.
— Очень рад видеть тебя снова, молодой человек, — произнес он, вернувшись. — Ты многое узнал о нашем народе, не так ли? Вчерашняя встреча с Пилатом вполне может восприниматься как урок. — Он улыбнулся. — Прошу прощения, что не заговорил тогда с тобой; по-моему, лучше не смешивать удовольствие и серьезные дела.
— Я понимаю.
— Ты был этим утром в Храме, — сказал он, очень меня удивив. — Человек, говоривший там — Иисус из Назарета. Друг Иоанна.
— Иоанн назвал его господином. Почему?
— Иисус — равви, учитель. Он зовет Иоанна своим любимым учеником, и Петр немного ревнует. Петр любит думать о себе как о первом среди равных.
— Простите, Никодим, мне довольно сложно понять, о чем вы говорите.
— Не беспокойся, юноша…
— Но мне интересно! Из того, что я видел и слышал в храме от… э…
— Иисуса.
— … Иисуса из…
— Назарета.
— … да, из Назарета. Из того, что я видел и слышал, он действительно кажется учителем, но очень противоречивым.
— Это как минимум!
— Многие в толпе были настроены враждебно. А старик рядом со мной его просто терпеть не мог.
— И он не единственный.
— Иисус из Назарета сказал, что кто-то хочет его убить.
— Кто-то действительно этого хочет.
Потрясенный,
— И кто же?
Никодим медлил, нервно ерзая в кресле и отводя глаза.
— На самом деле это не имеет к тебе отношения, сынок.
Услышав такое, я не стал давить на старика.
— А что за праздник вы отмечаете? — спросил я.
— Праздник кущей, — ответил Никодим. — Сейчас он заканчивается. Мы празднуем жатву и со времен Моисея отмечаем наши странствия по пустыне после исхода из Египта. Центром праздника является вода Силоамского бассейна, того самого, который Пилат хочет наполнить водой из Вифлеема. Но использовать для этого деньги храма! Прокуратору это кажется чем-то незначительным, но уверяю тебя, Ликиск, дело очень серьезное. Если ты имеешь доступ к Пилату — а я думаю, ты его имеешь, — скажи, чтобы он не совершал такой ужасной ошибки. В городе есть горячие головы, которые только того и ждут, только и ищут повод, чтобы поднять волнения. Скажи прокуратору, что Синедрион не хочет неприятностей, но мы не сможем контролировать то, что придет на ум этим молодым подстрекателям.
Улыбнувшись, я сказал:
— Вы говорите так, словно я пришел сюда как агент Пилата. Уверяю вас, я пришел только как друг, принявший приглашение.
Никодим тоже улыбнулся:
— Давай, сынок, назовем тебя дружественным агентом.
Мрачный Понтий Пилат барабанил пальцами по подлокотнику кресла, переводя взгляд с меня на Марка Либера и Гая Абенадара, а я тем временем передавал ему слова Никодима. Когда я закончил, Пилат медленно кивнул, погладил подбородок и вздохнул, словно я добавил новый груз на его и без того уставшие плечи.
— Значит, Никодим предупреждает, что дело может выходить за рамки возможностей Синедриона, — сказал он. — Что ж, он оказал мне хорошую услугу. Может, однажды я сумею его отблагодарить. Таким образом, мы столкнулись с ситуацией, когда определенные элементы могут развязать восстание.
Абенадар сказал:
— Согласно моей информации, эти элементы — скажем прямо, зелоты, — собираются после праздника кущей провести демонстрацию.
Пилат откинулся в кресле, опустив подбородок на кулак; его опухшие глаза были прикрыты, губы превратились в тонкую гневную линию. Тот же гнев пульсировал у него в висках.
Абенадар продолжал:
— Такие ожидания существуют, и они подогреваются несколькими личностями, имена которых нам известны.
— Так арестуйте их. Возьмите под стражу, — сказал Пилат, выпрямляясь и открывая глаза.
Абенадар пожал плечами.
— Когда мы их разыщем, то арестуем. Проблема в том, чтобы их найти.
— Кто они? — спросил прокуратор.
— Варавва…
Пилат проворчал:
— Вот ублюдок. Кто еще?
— Молодой человек по имени Дисмас, вор и мошенник, для которого подстрекательство — способ набить карманы. Среди бунтовщиков он новое лицо.