Боги мёртвого мира
Шрифт:
Затянувшееся ожидание давало время о многом поразмыслить. Он уже не сомневался в своей мести, но будет ли простая смерть достаточным наказанием за их злодеяния? До сих пор перед глазами всплывали картины из прошлого, до сих пор ночами он просыпался в холодном поту, когда так отчетливо слышал крики своих соседей. Видел обнаженную мать с черной дырой в груди и отца с перерезанной глоткой. Мать обещала ему через полгода братика или сестричку, отец обещал научить валить лес. Черные всадники лишили его семьи, обычной жизни, нормального будущего, именно их Келл винил в своей жестокости
Если бы не Селестия-Инмори, он так и остался бы затравленным ребенком без возможности самостоятельно влиять на свою судьбу.
Он вздрогнул от внезапного звука открываемой двери. Во тьме дверного проема появилась Инмори в черном костюме для верховой езды.
— Ну, и долго ты собираешься здесь прохлаждаться?
— Я? — На секунду он растерялся, но быстро взял себя в руки и сосредоточился на своей миссии. — Думаешь, пора?
— Может быть, хочешь подождать до утра? — Она отступила от двери, во тьме коридора лишь отдаленно угадывался ее силуэт. — Шевелись. Четверо молятся перед алтарем, остальные спят.
Келлгар не стал ничего спрашивать, а просто последовал за наставницей по лабиринтам коридоров и вниз по лестнице. Бессмертная шагала уверенно, Келлу же приходилось ощупывать стены и иногда спотыкаться о неровности в полу. В полной тишине они преодолели путь неизвестно куда, пока Инмори не остановилась перед одной из дверей. Мужчина потянулся к мечу, но Бессмертная жестом остановила его.
— Сожги его.
Келл сглотнул ком, подступивший к горлу, и повиновался. Он сосредоточился на своей духовной энергии — теперь это получалось у него гораздо быстрее — дотронулся до нее, потянул ее к кончикам пальцев и отворил дверь.
Монах слегка похрапывал во сне, одна его рука покоилась на животе, а другая под головой, рядом на стуле висела ряса, а на крючке плащ. Он спал и не подозревал о том, что его ждет.
Келл представил, как разгорается пламя. Вспыхнуло одеяло, затем и подушка, мужчина подскочил от боли, когда языки пламени добрались до его кожи, уставился на свою обожженную руку и закричал.
Инмори усмехнулась.
Келлгар завороженно наблюдал, как горит и плавится живая человеческая плоть, как монах в исступлении мечется по комнате и пытается сбить пламя, как он, изможденный, падает на пол и издает последние нечеловеческие крики. Когда монах затих, беззвучно догорая на полу, Келл повернулся к своей наставнице, и она, как обычно, предугадала его вопрос:
— Остальные ничего не слышали. Наслаждайся сколько влезет.
Он кивнул ей в знак признательности, ведь только теперь по-настоящему понял, чего ему так долго не хватало. Он жаждал наблюдать за страданиями монахов, он хотел убить их всех по одному, не спеша, с чувством. С наслаждением. И, может, потом он будет сожалеть или раскаиваться, его будет мучить приставучий голосок всепрощающей совести, но не сейчас. Сейчас он запихнул свою человечность куда подальше, направился к следующей двери и пинком открыл ее.
И отшатнулся.
Монах расхаживал по комнате со спущенными штанами и затвердевшим членом
Келлу понравилось сжигать людей. Смотреть, как они просыпались от боли, подскакивали с дикими воплями и поджигали все вокруг, как из-за жара лопались их глаза, как кровь, не успевая вытечь из тела, вскипала и шипела. Он наслаждался с каждым разом, затаив дыхание наблюдал за схваткой жизни и пламени, в которой лишь слегка подбадривал одну из сторон.
Бессмертную, казалось, совершенно не интересует происходящее. Она бросала скучающие взгляды на мечущихся в агонии людей, но пристально вглядывалась куда-то в область груди Келла, туда, где он представлял средоточие своей духовной энергии. Неужели, она может ее видеть?
Около часа спустя со всеми спящими монахами было покончено. Пожар понемногу разгорался, но еще не представлял особой опасности из-за сырых каменных стен старого монастыря. К седьмому монаху Келл начал уставать. Кружилась голова от дыма, запаха жареного мяса, упоения и истощения. Материализация пламени по-прежнему забирала у него слишком много сил, но нужно закончить начатое, и Келл уверенно зашагал вслед за Бессмертной к зале для вознесения молитв.
За двустворчатой резной дверью братья бормотали молитвы, и это напоминало низкое гудение пчелиного роя. Келл без особых колебаний совершил очередное за эту ночь богохульство: прервал богослужение громким хлопком дверей.
Братья стояли на коленях как рабы, пальцами одной руки касаясь лба, другой — груди, а наполненные благоговением и трепетом лица были обращены к восьмифутовой мраморной статуе Великого Единого Бога. Этот трехглазый каменный идол в рваной хламиде и с босыми ногами, то ли мужчина, то ли женщина, надменно глядел на рабов своих сверху вниз, а в ладонях держал раскрытую книгу со своими столь противоречивыми законами.
Монахи вздрогнули и удивленно прервали свои молитвы, повернув возмущенные головы к нарушителю спокойствия. Келл в несколько быстрых шагов пересек зал.
— Что вы себе позволяете? — грозно начал один, возможно, брат Химма, при свете пары свечей сложно было различить лица, но вся его спесь, как и конец фразы, потонули в испуганном стоне, когда меч Келла погрузился в его бедро.
Под крики брата монахи пришли в движение. Оружия у них с собой не было, но они бесстрашно накинулись на Келла с кулаками, пока брат Химма судорожно глотал ртом воздух и зажимал распоротую артерию.
Первому подошедшему Келл отрубил половину кисти, три пальца разлетелись по полу, а из обрубка хлынула кровь. Монах пережал запястье другой рукой и завопил. Двое других служителей в страхе отступили, на их лбах заблестел пот, а глаза забегали по зале в поисках чего-нибудь, способного их защитить.