Боги минувших времен: стихотворения

Кондратьев Александр Алексеевич

Дзевана [21]

Царицы Лета дочь, прекрасная, как мать, Но строже, чем она, я — Летница-Дзевана. В сени священных рощ люблю среди тумана Вечернего мольбам невинных дев внимать [22] . Люблю охотиться и кровью обагрять Стрелу пернатую из светлого колчана. Мной нанесенная не заживает рана. То боги ведают, и мне убор мой смять Из них не смел никто. Дажбогова сестра, Пока он на небе, я гуслям сладкострунным В чертогах матери внимаю от утра До ночи сумрака. А там — моя пора. Брожу среди лесов, облита светом лунным И косы завязав узлом сереброрунным.

21

По

Длугошу – соответствовала Диане.

22

В Польше эту богиню считали покровительницей невест. Её именем назван там цветок.

Похищение Весны [23]

Кто только ни желал назвать моей своей, Кто ни ловил меня, любовь, любовь мне предлагая! Ах, не ко всем богам равно была строга я!.. Ярило и Дажбог… Не помню, кто милей. Но счастья моего не много было дней. Однажды с девами земным, вся нагая, На берегу реки резвилась я. Пылая, Большой костер горел из хвороста и пней… В честь Солнца и Воды был праздник. Друг за другом Скакали девушки через огонь. Подругам Я крикнула: «Бегу! Глядите на меня!» И прыгнула. Но тут внезапно бог огня, Меня схватив, унес. Очнулась я с испугом Царицей недр земных, где глаз не знает дня.

23

Миф о похищении Весны нашел частичное отражение в русской сказке о Снегурочке. Более подробно разработан профессором Фаминцыным.

Жалоба Земли [24]

Не знаю никого, кто б в горе мне помог. О, дочь любимая, прекраснейшая, где ты?! Забавы прерваны и песни не допеты! Едва вкусившую от сладостных тревог, Тебя, злосчастную, в подземный свой чертог, Объятый тишиной и сумраком одетый, Унес из области цветущей светлой этой На ложе брачное коварный Чернобог!.. Где Нега, та страна, в которой он живет?! Я днем и при луне врата в нее искала… Пусть недоступно ты, о царство Припекала, — Укрытый от живых в тебя найду я вход! Мне сам Перун клялся, что меньше чем чрез год Весна воротится, смеяся, как бывало.

24

Профессор Фамницын, по аналогии с родственной славянам литовской мифологией, склонен считать Весну дочерью Земли.

Плач Лады

Над погибшим божичем Ярилой Плакала тоскующая Лада: «Ты куда ушел, моя услада?! Оживи, вернись, мой божич милый! Не хочу, чтоб взят ты был могилой, Чтоб тебе была Марена рада. Ах, очнись! Сказать мне что-то надо… Пробудись! Услышь мой стон унылый!.. Пусть любила не одна тебя я, Пусть тобой любимо было много, – Все мы стонем, все у Чернобога Просим, слезы на песок роняя [25] , Чтоб тебя от смертного порога Нам вернула Мать Земля Сырая»…

25

Слезы соответствующей вендской богини, когда оплакивала возлюбленного, падая на песок, обращались в янтарь. В русских хороводных песнях оплакивается Ярило, лежащий в гробу, в желтом песке.

Чаша Чернобога [26]

Как туча черная, мой темен грозный лик, Глядящий на тебя со дна священной чаши. Ты счастлив, что теперь не могут лица наши Иначе встретиться — под грозный бранный клик. В кипящей кровию живых и мертвых каше. Узнал бы ты тогда, как Чернобог велик, Какой бы ни был твой народ или язык, Как ни были б крепки бойцы и копья ваши! Теперь я только тень былых победных дней, Лишь слабые черты воинственного бога На тусклом серебре. Вина на них возлей До вытертых краев. Зови меня и пей Из кубка моего. И ночью у порога Сереброусого ты узришь Чернобога.

26

Упоминается как злой бог у Гельмонда (XII в.). О нем же, по-видимому, говорится в Книтлинсаге.

Скорбь Морены

Кто из сестер-богинь злосчастнее, чем я?! Что стало с юностью и красотой моею! О прошлом вспомню лишь, и прямо цепенею. О, где ты, родина прекрасная моя?! Когда-то жизнь

и смерть в груди моей тая, Теперь лишь смерти хлад я на устах имею. Дохну, и все вокруг объято станет ею… С тех пор как теплые я бросила края, Где я была — туман над бездной моря синей, И на полночь ушла вслед за ордой славян, В стране лесов, болот, где мрак, снега и иней, Я перестала быть прекрасною богиней [27] . Закутав шубою мой прежде стройный стан, Чтоб слез не видели, творю вокруг туман.

27

У русских славян стала богиней зимы («Зимней Матреной»).

Лель [28] и Полель I

Пусть говорят, что Лель с Полелем – плод Досужих вымыслов писателей старинных, Что ты ни в хрониках, ни в сказках, ни в былинах Их не найдешь имен. Пусть ни среди болот, Ни в сенях чаш лесных у брега сонных вод, Ни средь пустынных скал на высотах орлиных, Ни в зарослях цветов, пестреющих в долинах, Никто не видел их… Но отчего лишь лед Растает на реке, и снег исчезнет с луга, И ласковым теплом в лицо дохнет Апрель, А у околицы призывная свирель Пастушья зазвучит, — к тебе твоя подруга Прижмется, сладкого исполнена недуга, Кто в сердце у нее поет: свирель иль Лель?

28

Лель и Полель упоминаются у Длогуша, который считает их близнецами вроде Кастора и Поллукса.

Лель [29] и Полель II

Мы — Лады сыновья, но кто был наш отец – Не ведает никто. Мы не имеем тела. Никем не зримые, со всеми в бой мы смело Вступаем. Первым я, божественный стрелец, Заставлю петь мой лук, а кончит мой близнец – Полель. Он вяжет всех, кому судьба приспела Быть нашим пленником. Моя стрела свистела И в смертных и в богов. Всем был один конец – Попарно связанным предаться воле Лады. Но побежденные своей неволе рады, И победителей, под звон чеканных чаш, Зовут: «Полель и Лель, на пир венчальный наш Придите благостно! Ты, Лель, нам страсти дашь, А ты, Полель, — семейные услады»…

29

Согласно «Powiesci o klasztorze Lysolorskim» идол (1550) Леля стоял некогда на месте этого монастыря рядом с идолами Лады и «Boda» (Boda – Дажбог).

Мерцана [30]

Перуна грозного возлюбленная дочь, Я — светлоокая небесная царевна. Из-под ресниц моих, лишь только гляну гневно, Зарницы всполыхнут, и, царственная, прочь Отпрянет с трепетом, встречая взор мой, Ночь… В мой терем царь-отец заходит ежедневно. И я молю его и сладко и напевно: «Поведай, батюшка, кто мать мне? Ах, невмочь Без нежных ласк ее грустить средь небосвода! О, пожалей меня! Скажи мне, где она?!..» Вотще! Молчит Перун. И я, не зная сна, Брожу от сумерек вдоль нив и огородов, Благословляя их, чтоб червь не трогал всходов. Улыбка уст моих спокойна и грустна.

30

Мерцана, которую следует отличать от польской Marzanы, по толкованию Бутурлина, – Зарница

Ретрский Радегаст [31]

На ложе пурпурном, в доспех золотых И шлеме блещущем с простершей крылья птицей, Сижу задумчиво с секирою в деснице. Синь пестрая знамен и вражьих и своих Колеблется вверху. Везут отвсюду их, Чтоб поместить в моей таинственной божнице… На славный ретрский холм у редарей в столице… Отсюда властвую, то яростен, то тих.. Щит с бычьей мордою и черной и рогатой Мне украшает грудь — победы давней знак. Из четырех голов лишь три унес мой враг… С тех пор к моим ногам, в мой храм девятивратый [32] , Влекутся пленные, мне в жертву, супостаты, И обезглавленным объемлет очи мрак.

31

Бог племени оботритов. Храм его в Ретре славился пророчествами и жертвоприношеними (Гельмонд).

32

32. По Адаму Бременскому – девять ворот; по Титмару Мерзебургскому – трое.