Боги минувших времен: стихотворения

Кондратьев Александр Алексеевич

Водяной

Он вылез из воды и гладит свой живот, Покрытый пятнами темно-зеленой тины. У старой мельницы, на краешке плотины Уселся медленно владыка сонных вод. Луна сияние серебряное льет На зеркало пруда, обросшее щетиной Густого камыша, где выводок утиный Порою крякает. Лягушечий свой рот Разинув, Водяной зевнул. По бороде, Где рак запутался, он скользкою рукою Провел мечтательно. Вчера перед зарею Русалкой сделалась искавшая в воде Забвенья девушка. Она его женою Очнется и всегда с ним будет жить в пруде.

Болотник

Я —

Водяному брат двоюродный, Рога, В отличье от него, мне украшают темя. Под властию моей болотных бесов племя Размножилось [49] . У них лягушечья нога И морда кошачья. Бес каждый — мой слуга. А, может быть, и сын. Такое нынче время: Никто не знает, где и чье взрастает семя. Мне это всё равно… На наши берега Влечет заманчиво ночного пешехода Болотниц пение. Тропинку потеряв, На голос, сладостных исполненный отрав, Спеша, он в сонные к нам попадает воды. Над гостем темные сомкнутся сверху своды, И будет долго тлеть он средь подводных трав.

49

Согласно русской пословице в тихом омуте черти водятся, а в лесном болоте родятся.

БОЛОТНИЦЫ

Бесстрастно облила сиянием луна Болота топкого зыбучие трясины, Окно бездонное покрыто пленкой тины, И посреди его, взгляни, — озарена Серебряным лучом, виднеется одна, А дальше — две других… О, если б миг единый: Побыть близ этих дев! Пусть лапе лебединой Подобны ноги их! Но что за белизна У тел, прикрытых лишь волос волною темных, И лиц, исполненных желаний неуемных!.. Вон та шевелится… Внемли: она поет. Как песнь ее звучит среди ночных болот, Огней блуждающих и бесенят нескромных, Что плещут лапками, из черных выйдя вод!

Микула [50]

Сверкающей сохой он пашет целину. Валятся в борозду и сосенки и ели, И радостно вокруг звенят пичужек трели, Немолчно славящих красавицу Весну. Лошадка напряглась. Натянуты в струну Гужи шелковые. О камни заскрипели Присошки, золотясь. Дух от весенней прели С земли вздымается… — «А ну, кобылка, ну!» — Порою слышен крик бодрящий и могучий Микулы. Никого среди богатырей Сильнее нет его и никого скромней. Одетый пахарем, и в лапти и в онучи, Сам ходит по весне он за сохой скрипучей. Возлюбленный Земли, он верно служит ей.

50

Земледельческое божество, «которое любит Мать-Сыра-Земля» (как Деметра Язона), Микула стал потом одним из «старших» богатырей.

Леший I

Всклокочен и лохмат, с зеленой бородой, С дубами в уровень, через кусты шагая, Беззвучно олешняк и ельник раздвигая, Бредет задумчиво опушкой Царь Лесной. С корнями вырванной березкой молодой Помахивает он, а бурых зайцев стая Послушно прыгает, то здесь то там мелькая. Их леший выиграл [51] и гонит пред собой В свои владения. От радостного смеха В улыбке расплылся полузвериный лик. Вот он прислушался. Жены знакомый крик Домчался, в сумерках разлившийся без эха [52] . И леший вдруг к земле испуганно приник И скрылся в зарослях калины и ореха…

51

Любя азартные игры, лешие выигрывают друг

у друга зверей и стадами перегоняют их из одного участка леса в другой.

52

Голоса «нечисти» и «нежити» не имеют эха («раю»), а сами они – тени.

Леший II

С оглядкой крадучись, чтоб посланный женой Медведь не подсмотрел, спешит через болото Мохнатый лесовик. Пришла ему охота Хотя одним глазком взглянуть, как под луной На озере лесном русалки в нас ночной В тумане кружатся… Волненье и забота Легли на темный лик, лоснящийся от пота. И шибче он идет извилистой тропой… Но вот и озеро. Оттуда заунывный Напев доносится, манящий и призывный, Водящих хоровод полувоздушных дев. И леший слушает тот сладостный напев. Он высунул язык, вздыхает непрерывно. Как уголья, глаза блестят из-за дерев…

Лешачиха

Хозяину лесов я прихожусь женой. Известно всякому, что нет другой на свете. Берлога есть у нас, и в той берлоге дети, И прижил он их всех до одного со мной. Пускай бесстыдницы болотные собой Его пленяют взор, заманивая в сети Пропахших тиной кос. Лишь только косы эти Мне в лапы попадут, — такие визг и вой По лесу полетят, что Мишка брякнет с дуба, А лисы с зайцами забьются по норам От гнева моего. И, отомстив мой срам, В порядок привожу растрепанную шубу. Медведь залижет мне прокушенную губу И грудь, где от когтей бесовки виден шрам. Июль 1925

ДОМОВОЙ

Январской полночью под взмахом топора Петух затрепетал, с насеста схвачен сонный, И веник, кровию горячей окроплённый, В дом дед-ведун несёт. И спешно, до утра, Все уголки избы, сарая и двора, Конюшни и хлевов годик окровавлённый Обходит и метёт. И шепот потаённый Заклятий говорит душе моей: «Пора Владычества богов минула. Нет их боле. Лишь ты да лесовик, да кое-кто есть в поле, Да кое-кто в воде ещё приемлют в дар Души загубленной петушьей сладкий пар Иль гуся или хлеб… Навеки чьей-то волей С народом связан ты, хотя уж слаб и стар».

ПОЛЕВИК

Я — тоже бог, и мне принадлежат поля; Я и велик и мал бываю — как колосья Иль злаки на лугу. Сам — чёрен, как земля; Бледней увядших трав висят мои волосья. Как перепел, меж нив шныряю вкривь и вкось я И вдоль межи бегу быстрей коростеля, Но не сломлю нигде ни одного стебля. А встретятся хмельной Пахом или Федосья, Что крутит колоски, — так настращаю их, Что не найдут пути домой они с испугу. Не порти людям хлеб и нив не мни моих!.. Я лешему сродни. Иду к нему как к другу. Нас ночью видели бредущими по лугу К реке, чтобы ловить русалок там нагих…

КОРОВЬЯ СМЕРТЬ

При таяньи снегов в ночь на Агафьин день Коровой белою, рыча, бегу по сёлам И мор скоту несу: рогатым и комолым, Бычкам и тёлкам, всем — конец! Через плетень Старухой, грязный хвост свой пряча под подолом, Переберусь и в хлев незапертый, как тень Скользнув, посею смерть. И прочь с лицом весёлым Спешу в соседний двор. Немало деревень, Где жизни скотские я как траву полола, Запомнят злобою исполненный мой вид, Следы моих больших, раздвоенных копыт, Собак трусливый вой… Лишь лапоть с частокола, В дегтю намоченный, меня собой страшит И гонит прочь, когда я обегаю села…