Боги, пиво и дурак

Горина Юлия Николаевна

— Ты должен выжить! — прогромыхала она, разрастаясь на глазах. Ее лапы вытянулись, щетинистые колени поднялись выше моей головы, паучье тельце раздулось.

Но самая страшная метаморфоза произошла не с паучьей, а человеческой половиной. Тело Арахны стало большим и широким, как у раздутого на стероидах качка. Мускулы на руках бугрились, пресс и грудные мышцы проступили так рельефно, что женская грудь на их фоне смотрелась как два нелепых соска на мужиковском торсе. А на толстой шее, вставленной глубоко

в плечи, возвышалась уродливая человекоподобная голова с выпученными красными глазами и незакрывающимся клыкастым ртом.

Я отпрянул, выпучив глаза. Перемена была такой внезапной, что я даже не успел ее толком осмыслить, как вокруг меня начала обматываться толстая белая паутина, похожая на перепачканную в меду бельевую веревку. Арахна вытягивала ее у себя изо рта человеческими руками и набрасывала на меня паучьими лапами. Паутина намертво прилипала к одежде и к коже, наматываясь слой за слоем с такой скоростью, что уже через мгновение я оказался спеленатым по рукам и ногам.

Вот только по ощущениям эти «пеленки» были смочены кипящим маслом.

— Эй, ты что?!. — закричал я, чувствуя, как на коже вспыхивают и разрастаются ожоги один за одним. — Ты что делаешь?!

— Я делаю тебе одолжение, — ответила Арахна, продолжая оплетать меня коконом. Белые нити превращали меня в веретено, приклеенное к лестнице. — Ты же хотел попробовать короткий путь. А короткие пути, Даня — не — жрец, всегда проходят по острию смерти. Разве ты не знал?

— Твою мать… — прохрипел я, изо всех сил стараясь не заорать.

Моя кожа будто бы лопалась на мне, вскипая пузырями.

— Теперь есть только два варианта, — заявила Арахна. — ты или превратишься в кусок вкусного и сочного желе для моего желудка, или станешь явным истинным грифом и разорвешь мои путы. Потому что без определенного уровня магической силы пищевую паутину Арахны ни разорвать, ни разрубить нельзя.

Нить в руках моей мучительницы иссякла — паучиха замотала меня в плотный кокон, оставив свободной только голову.

— А-аа! — сорвался я на крик, пытаясь превозмочь боль, от которой плавилось сознание.

Перед моими глазами яркими вспышками вставали жуткие картины плоти, изъеденной кислотой. Будто в мою голову на каких-то частотах пробивалась прямая трансляция переваривания моих ног и рук.

— Слушай… Может, как-нибудь в другой раз попробуем? — взмолился я, в то время как мой внутренний ютюб транслировал красочную видюшку с облезающей, как ошпаренный помидор, задницей.

И, к сожалению, задница эта была моей.

Арахна между тем «сдулась» в уже привычное мне щупленькое тельце с мохнатыми ножками. Небрежным жестом она подхватила мое недопитое вино, понюхала горлышко и сделала пару глотков.

— Не-а, — отозвалась она, вытирая тонким запястьем алые капельки с губы. — Не получится. Если я

сейчас с тебя пищевую паутину сдерну, то только вместе с кусками твоего мяса. А насколько я знаю, смертные в виде костей обычно не живут… И вообще, хоть бы спасибо сказал! Я же по твоей просьбе это сделала, хотя сердце кровью обливается, — вздохнула она с такой искренней печалью в голосе, что не будь мне так больно, я бы, пожалуй, рассмеялся. — Не хочу я тебя есть. Но если уж придется… Не в землю же пищу закапывать, это ж глупость какая. Ты же не обидишься?..

Она спросила об этом с таким трогательным личиком, будто о куске торта.

«Можно я доем? Ты же не обидишься?»

Ну конечно нет, дорогая. Кушай на здоровье, тем более мне-то при таком раскладе уже будет не до обид.

— Ну скажи, не обидишься?.. — снова повторила Арахна, приблизившись ко мне. Она вытянулась на своих ножках вверх и жалобным взглядом заглянула мне в перекошенное лицо. — Пожалуйста, мне это очень важно — ты же мой друг!..

Нет, она могла довести меня до смеху даже сквозь пипец какую боль.

Хмыкнув сквозь стон, я проговорил.

— Если я сдохну, жри меня со спокойной совестью! — проговорил я.

Арахна шмыгнула носом, ткнулась синюшными губёшками в щеку.

— Ох и хороший ты, Даня… Пойду я, наверное, посплю. Ты только резко не вскрикивай, ладно? Не люблю этот звук. А вот постанывать можешь, — снисходительно разрешила Арахна. — От этого я не просыпаюсь. Наоборот, даже спится крепче.

Не дожидаясь моего ответа, она прошуршала лапками по мрамору, подползла к ближайшей колонне и взобралась по ней на самый верх. Потом протянула золотистые нити через все святилище и в считанные секунды сделала себе подобие гамака, в который и завернулась.

А я, стиснув зубы, с трудом перевел дыхание.

Положение мое было, прямо скажем, незавидное.

Что ж, Даня, хотел пройти коротким путем? Получай! Исполнено!

Теперь чего напек — то и кушай.

Или скушают тебя.

Наверное, логичней всего в такой ситуации было бы материть восьминогую богиню, каяться в грехах и готовиться к смерти.

Но, как ни странно, Арахну я ни в чем не винил.

Да и вообще. Она сказала, прямо здесь и сейчас я могу стать явным истинным грифом.

И тогда больше никто и никогда не назовет меня «обрезком». Я гордо подниму голову…

— А-аа! — вырвалось у меня из горла против воли.

Так, на чем я там остановился? Ах да. Короче, я подниму голову, расправлю плечи и гордо скажу им всем в лицо…

— Бл*ть!!! — выкрикнул я в ночную тишину вновь захлестнувшую меня боль, пугая ночных птиц.

Арахна проборомотала что-то себе под нос, шевельнула ногами и продолжила спать, как ни в чем не бывало.

Я шумно выдохнул и закрыл глаза.