Боги среди нас
Шрифт:
У двери парадной не горело ни одного фонаря. В полумраке слышались голоса, сухой смех и звон стеклянной посуды. Время от времени, в темноте вспыхивали огоньки.
Местные воины ночи отмечали удачный набег. На меня они не обратили внимания. Скорее всего даже не заметили. Я поднялся по ступеням и потянул на себя металлическую створку. Замка на двери не было.
Нужная квартира была на шестом этаже. Я прокрался по темному коридору, осторожно потянул на себя ручку.
— Открыто, — послышался из квартиры приглушенный голос.
«Топоры».
На
В студии почти не было мебели. Матрас в углу, на грязном полу, да стоявшее в центре комнаты кресло, в котором виднелся силуэт сидящего человека — вот и все, что было в комнате.
— Убери оружие. Я не враг тебе.
Щелкнул выключатель и я поморщился от вспыхнувшего в комнате света. Боец, который лишил Данилу глаза, сидел в кресле. И на его лице не было ни злости, ни страха перед возможной расправой.
— Я ждал тебя, — хрипло произнес он.
— Где Азазель?
— Ну, уж точно не здесь, — усмехнулся боец и развел руками.
Я ощутил разочарование смешанное с яростью.
— Ладно, шутки в сторону, — неожиданно заявил боец. — Он на старом складе. В одном заброшенной деревне. Километров пятьдесят от города.
— Вот так просто? — удивился я. — Даже бить тебя не пришлось?
— Они выгнали меня из семьи, — пояснил боец.
— Это как?
Он встал с кресла и обернулся. Во всю спину красовался огромный заживающий ожог.
— Такова цена выхода, — ответил он на незаданный вопрос. — Сведение татуировки. Тебе дают выбор: нож или огонь. Я выбрал огонь.
— Больно было наверное? — спросил я.
Боец криво усмехнулся. И его улыбка вышла очень уж невеселой:
— Семья была для меня всем. Но они отказались от меня. A раз так с чего бы мне их покрывать?
В глазах мелькнули уже знакомые багровые искры. И я сразу понял: он не врет. Хочет сдать Азазеля от чистого сердца.
— Верю, — кивнул я.
— Я буду болеть за тебя.
— Болеть не надо, выздоравливай, — участливо посоветовал я, развернулся и вышел из квартиры.
Убивать его было бессмысленно. Он уже сам себя наказал. Вернее семья, которая в один момент сделала из него изгоя. Теперь он никто. И смерть будет для него освобождением от моральных терзаний. А давать ему успокоение я не собирался. Я другой бог.
Деревня, название которой я не запомнил, надежно укрылась в самых настоящих ебенях. Огражденное от мира густым лесом, с подъездом по лесным дорогам, на которых большегрузы и лесовозы пробили глубокую колею.
Единственным ориентиром была старая дорога для длинных железных повозок, называемых поездами. Вернее, от нее остались шпалы. Сам путь густо зарос бурьяном, как, впрочем, и все окружающее меня. Тут и там виднелись остовы покосившихся, полуразрушенных зданий с заколоченными окнами и провалившимися крышами. Деревня была заброшена. И, судя по всему, давно.
Между зданиями
Эта центральная улица вывела меня на край этого богами забытого поселения, к относительно целому строению.
Дом стоял на отшибе, на опушке хмурого леса. Он отлично просматривался со всех сторон, и дабы не попасть в непонятное в виде пули или лишних глаз, уже на подходе к дому, было решено сделать небольшой крюк. И теперь, сидя в развалинах одной из стоящей неподалеку избы, я оценивал окрестности.
С виду, старое двухэтажное здание было нежилым. Серая покатая крыша уже покрылась мусором и мхом, окна оказались плотно закрыты. Стены густо, в несколько слоев списаны перекрывающими друг друга граффити поверх облезлой краски. А на двери светилась белым криво выведена надпись о неприличной ориентации некоего Толика. Может это местный бог разврата. По периметру, жилище окружал изъеденный ржавчина забор, а за ним распростерся огромный, заброшенный сад.
Этот дом был единственным в деревне. От остальных строений осталось лишь полуразрушенные остовы.
Местечко это с самого начала показалось мне странным. Дело не в обветшалом фасаде дома, покосившейся ограде, когда-то выкрашенной в белый цвет, не в вытравленным солнцем газоне и безобразном кустарнике, разросшемся вдоль выложенной потрескавшейся плиткой дорожке. Даже облезлая дверь с металлическим молоточком по центру не смотрелась нелепо. Меня не смущали грязные окна, потрескавшийся лак на деревянных панелях. И даже крыша с отвалившейся местами черепицей не казалась неуместной. В какой-то момент жизнь стала слишком дорогой, чтобы содержать подобные строения в идеальном порядке.
Что-то неправильное было в этом месте. Неуловимое взглядом, но отчетливо ощущаемое нутром. А я привык доверять чуйке. Она никогда меня не подводила.
— Восемь, — прошептал я, отмечая позиции людей на территории особняка. — Хотя, нет… Десять.
На пороге дома появилось двое. И в этот момент, один из людей, что стоял у ворот особняка, указал рукой в сторону дома, где я прятался:
— Епвашумать, — вырвалась у меня.
Я торопливо съехал по ступеням, держась за поручни, и спрятался в бурьяне, уйдя в тень полусгнившей стены, стараясь держаться в тени, но удача моя была недолгой.
— Я на месте.
В двух шагах от меня, на выходе с участка, стоял один из бойцов охраны. Он всматривался в заросший участок, потом коротко что — то сказал в рацию.
Следом за ним, на участок тенями скользнули ещё два бойца в черном камуфляже. В руках у них были короткоствольные автоматы. Они разделились, огибая дом. Третий же остался охранять вход.
«Топоры».
В ладонях чувствовалась успокаивающая тяжесть клинков. Я сделал несколько шагов вперед, приближаясь к бойцу, и когда я уже почти подкрался к противнику, где — то за углом дома раздалась какая — то возня и приглушенный вскрик. И охранник тут же выхватил из кармана рацию: