Богорождённый

Кемп Пол

Но Ривен уже исчез.

* * *

Орсин оставил Васена и Эревиса, чтобы в одиночестве поговорить со своим богом. Он выбрал путь через долину Розы, следуя по тому же пути, по какому когда–то провёл их Васен, пока не оказался перед тёмными водами теневого озера. Над Сембией по–прежнему висел саван мрака, которым заволокли небо Шадовар, но в нём появились прорехи, красные линии лучей заходящего солнца. Долина и воды озера были

опутаны тенью. Высокие сосны позади него шептались под лёгким ветерком. Жужжали насекомые.

Орсин чувствовал, как прожитые им жизни сливаются с нынешней, как будто все они были прелюдией к этой, к его финалу. Его народ верил, что душа перерождается снова и снова в разное время и в разных мирах в попытке улучшить себя или достичь своей цели. Возможно, дух Орсина наконец достиг своей цели, когда помог Васену в его битве. Он с трудом мог представить свои следующие жизни, и уж точно не мог представить себе жизнь более насыщенную.

В прежние дни он поклонялся мёртвому богу. Но бог переродился у него на глазах. Орсин был паствой из одного человека, но теперь долго это продлится.

Он вытащил священный символ из–под рубахи и поднял его в одной руке. Диск казался тёплым, живым. Он шагнул в тень сосны, на краю тенистого озера, и своим посохом начертил молитвенный круг. Он опустился на колени и стал молиться.

— Владыка теней, — произнёс он. — Услышь мои слова.

Потрясение сменилось улыбкой, когда он услышал в голове голос Ривена.

Ладно, теневой ходок, только встань сперва с растреклятых колен.

* * *

Сложив руки за спиной, Теламонт Тантул смотрел на Тултантар из стеклостального окна. Анклав одиноко парил в небе империи. Надежды Ривалена подняли Саккорс из глубин Внутреннего моря, а его амбиции и нигилизм обрушили город на землю.

Империя потеряла город, но Теламонт потерял двух сыновей. За последние две тысячи лет он плакал лишь дважды. Первый раз — когда узнал о смерти Алашар, а второй — когда узнал, что её убийцей был его собственный сын.

Снаружи поднимались из мрака башни, купола и крыши Тултантара.

— Я не знаю, что ждёт нас в будущем, Хадрун, — сказал он через плечо.

Его самый доверенный советник прочистил горло.

— Ваше всевышество?

— Мир изменился и продолжает меняться. Наше влияние становится всё меньше. И я потерял двух своих сыновей.

— Да, ваше всевышество. Продолжать ли нам… программу с Избранными?

Теламонт вздохнул, кивнул.

— Да. Берите в плен любых Избранных. Допрашивайте всех. Кто–то должен что–то знать. В любом случае, думаю, их сила пригодится нам, когда мы лучше разберёмся в происходящем.

— Кажется, в текущих событиях замешаны сами боги.

— В самом деле, Хадрун.

Шадовар ещё не возвратились

на Торил, когда случилось так называемое Смутное время, когда боги ходили по земле, а весь божественный порядок был нарушен и изменён. Теламонт боялся, что скоро произойдут похожие изменения. Он боролся, чтобы сохранить империю во время подобных смут.

— Ваше всевышество, — произнёс неестественным и неловким тоном Хадрун. — Есть ещё кое–что. Это… немного странно.

Теламонт повернулся к советнику.

Хадрун стоял у дверей, глубоко в тени, его мерцающие глаза казались стальными звёздами на тёмном созвездии его лица.

— Что такое, Хадрун?

Две мелких, лысых серых головы высунулись из плаща Хадруна, настороженно подняв крохотные ушки. Они с ужасом поглядели на Теламонта, но за пеленой страха их глаза казались удивительно грустными.

Теламонт застыл. Тени закипели вокруг него.

— Это…?

Хадрун кивнул.

— Да, ваше всевышество. Конструкты принца Бреннуса. Они должны были погибнуть, когда… погиб он. Я не могу этого объяснить.

— Мы потерялись, — сказали гомункулы своими высокими голосками.

— И я тоже, — сказал Теламонт.

— Простите, ваше всевышество, — сказал Хадрун, запихивая гомункулов обратно в плащ. Те протестующе взвизгнули. — Я не должен был вас этим беспокоить.

— Нет, ты правильно сделал, — сказал Теламонт. — Оставь их.

— Ваше всевышество?

— Оставь их у меня, Хадрун. Что–то неясно?

— Нет, ваше всевышество. Разумеется. Кыш! — сказал он гомункулам и вытряхнул их из своего плаща.

Они упали на пол и съёжились, каждый уцепился одной ручонкой за плащ Хадруна, со страхом глядя на Теламонта.

— На этом всё, Хадрун.

— Конечно, ваше всевышество.

Когда Хадрун ушёл, гомункулы прижались друг к другу, обнялись и задрожали.

— Ваше всевышество будет делать нам больно?

— Нет, — мягко сказал Теламонт. Он опустился и протянул руку, точно так же, как Алашар протягивала руку Ривалену. — Пойдём. Возьмите меня за руку. Всё хорошо.

Они пересекли гладкий пол осторожными перебежками и шажками, раздувая ноздри, настороженно посматривая на Теламонта. Когда они подошли, Теламонт осторожно провёл пальцем по голове каждого. Они расслабились и заурчали.

— Вашим хозяином был мой сын, — произнёс Теламонт. — Он сотворил вас. Любил вас, наверное.

— Хозяин любил нас, — повторили они, кивнули. — Он скоро вернётся?

Глаза Теламонта увлажнились в третий раз за всё время, что он помнил.

— Нет. Он уже не вернётся.

* * *

Кейл опустился на траву перед простым надгробьем Варры. Её имя было вырезано на плите из известняка под изображением рассвета. Перед камнем лежала увядшая орхидея.