Богорождённый
Шрифт:
Кусочки начали складываться воедино, начала проступать картина.
— Шейд, который поклоняется Амонатору.
— Похоже на то, мой принц. Аббатство существует, и мы бывали рядом с ним. Почему же ещё слуги Амонатора оказались в том месте?
— У них были верховые животные?
— Если и были, то я их не видел.
Бреннус изучал карту. Его внимание снова и снова возвращалось к Грозовым вершинам.
— И этот шейд, он шагал сквозь тени? — спросил Бреннус.
Овит покачал головой.
— Я этого не видел. Нет. Он пересёк реку вброд, чтобы добраться до меня,
— Тьма заживляла его раны?
И снова Овит покачал головой. Неуверенность затуманила его черты лица.
— И этого я тоже не видел, но он был шейдом, лорд Бреннус. Клянусь вам. Может быть, не совсем таким, как мы, но шейдом. Я видел, как липнет к нему тьма, видел его глаза и его кожу.
— Полушейд, возможно, — сказал Бреннус, сжав серебряную розу в ладони. Полушейд, который был сыном Эревиса Кейла. Полной картины Бреннус по–прежнему не видел, но он только что нашёл новый кусочек головоломки.
— Милорд?
— Ничего. Сколько лет, по–твоему, было этому шейду?
Овит пожал плечами.
— Не могу сказать наверняка. Он был похож на мужчину лет тридцати.
Слишком молод, но он мог стареть очень медленно. Или мог быть внуком или даже правнуком Кейла, а не сыном.
— Кто–нибудь произносил его имя?
— Я не слышал.
Бреннус кивнул, лихорадочно размышляя и проводя связи.
— Ты хорошо справился, Овит. Возвращайся в казармы и оставайся там. Позднее у меня будут к тебе новые вопросы.
Овит снова положил руки на грудь и опустился на колено.
— Мой принц.
Когда Овит вышел из библиотеки, Бреннус окликнул его:
— Не рассказывай об этом никому. Я узнаю, если ты нарушишь этот приказ.
— Разумеется, лорд Бренус.
Когда Овит ушёл, Бреннус посмотрел на розу.
— Поймал.
* * *
Оракул, чьё восприятие сфокусировал пророческий дар Амонатора, шагал по залам аббатства. Брауни трусил у его ноги. Тапочки Оракула шуршали по полу из отполированного кампня. Всюду он видел иконы своего покровителя — сияющее солнце на барельефах, изображение солнечных лучей на полу, стеклянные сферы, сияющие волшебным светом. И среди этих символов он всюду встречал розу, символ Латандера, рассветного облика Амонатора. Отец Оракула поклонялся Латандеру. Они выполняли одну и ту же работу, отец и сын. Каждый играл свою роль. Возможно, они прервут Цикл Ночи, по крайней мере, на Ториле.
Прогулявшись по залам, он вернулся в свои скудно обставленные покои на втором этаже. В небольшой комнате находился его гардероб, кровать, груда старых одеял для Брауни, и молитвенный коврик на полу перед выходящим на восток окном. Он опустился на коврик и выглянул в окно. Брауни уселся на полу позади него, положив морду на лапы.
Оракул позволил своему воображению пронзить тучи мрака, представил золотой свет и синие небеса.
— Ночь уступает место рассвету, а рассвет — полудню. Пребывая в свете, не убоюсь я тьмы.
Он взял свой священный символ, пылающее солнце из серебра, и поднял его в руке.
—
Он встал и подошёл к гардеробу. Внутри, под его зимним постельным бельём и плащом для путешествий, который он ни разу не надевал, лежал большой стальной щит. Пластина зачарованного металла и дерева носила шрамы множества битв, но изображённая на нём роза казалась недавно нарисованной. Щит принадлежал святому Абеляру. Его отец швырнул его в озеро, когда его вера временно пошатнулась из–за того, что Оракула, в то время маленького мальчишку, заставили страдать. Годы спустя, видение привело Оракула к озеру и он отыскал щит, зная, что должен хранить его в доверии к другому, чтобы щит помог ему в чёрный день.
День, который наконец наступил.
Он не видел, как это закончится. Временные отрезки богов тянулись слишком далеко в прошлое и будущее. Он видел только, как это начнётся. Он подозревал, что сегодняшние события произойдут в тени, а не в лучах света. Его дар плохо видел тёмные места.
Он поднял щит и взвесил его на руке. Щит казался прочным, твёрдым, непреодолимым, как отец, который носил его. Зачарование щита сохранило кожанные ремешки в целости даже спустя сотню лет. Он надел щит, но тот оказался слишком тяжёл, чтобы Оракул мог нести его одной рукой. Мягко улыбнувшись, он вытащил руку из ремешков. Он не был рождён для воинской стези. Он был рождён, чтобы стать проводником.
— Пойдём, Брауни.
Взяв с собой щит, они прошли по аббатству, мимо главного молитвенного зала в прилегающие жилые кельи. Оракул прошёл к келье Васена, такой же скудно обставленной, как его собственная.
В Васене он видел многое от себя. Они оба испытывали нужду служить другим. У обоих был отец, деяния которого написали много страниц в книге жизни сын. У них обоих было будто два сознания в одном теле. Но по крайней мере в одном важном отношении они различались.
— Ты воин, — сказал Оракул, и прислонил щит отца к рундуку в изножье кровати Васена. — Сражайся хорошо.
Думая об отце, он прошёл в гробницу святого в восточной башне. Он будет ждать слуг Мефистофеля здесь.
Глава десятая
Сэйид и Зиад быстро пересекали равнины, пронзая сумрачный воздух. Минсер пыхтел и спотыкался, задыхался и потел, но периодические подзатыльники Сэйида не позволяли замедлить шаг. Коты тоже подгоняли торговца.
— Что вы со мной сделаете, когда мы придём? — спросил коробейник. Зиад оглянулся на него.
— Там видно будет.
Напуганный взгляд Минсера упал на Сэйида, потом на кошек. Продолжая тяжело шагать, он беззвучно шептал молитвы.
— Ни один бог тебя уже не спасёт, коробейник, — сказал Сэйид. — До нас им не дотянуться.
— Ты можешь надеяться лишь на моё милосердие, — сказал Зиад и закашлялся.
Коты с надеждой и любопытством на злобных мордах поглядели на Зиада. Минсер заскулил, наверное, испугавшись, что его постигнет та же судьба, что и женщину в Фэйрелме. Но кашель Зиада прекратился без рвоты.