Богорождённый
Шрифт:
Оружие было чёрным, как беззвёздная ночь. Тени вились вдоль всей длины меча, тянулись с него вперёд, к Васену. Мальчик протянул руку к мечу, заворковал.
— Это оружие мрака, — сказал Эрдан и сделал знак восходящего солнца, три средних пальца подняты и разведены, как солнечные лучи.
— Это оно, — подтвердил Ривен.
Деррег смотрел на меч.
— Мальчику оно не понадобится.
— Не понадобится?
— Нет. У него есть я.
Ривен нахмурился, тени вокруг него затанцевали. Он опустил меч и придвинулся. Хоть и не слишком
Деррег знал, что перегнул палку. У него во рту пересохло, сердце заколотилось.
— Ты возьмешь этот меч и будешь хранить его до тех пор, пока парень не подрастёт, и тогда ты расскажешь ему, кто его отец, и отдашь оружие. Я в долгу перед Кейлом. Как и вы. Все вы. Этот долг нужно вернуть.
— Я…
— Кивни своей растреклятой упрямой башкой, сын Регга, или клянусь, я срублю её с твоей шеи.
Деррег не стал проверять, насколько искренней была угроза. Он поборол благородный импульс и кивнул. Ривен снова протянул ему меч, и Деррег взял его. Тени опутали его запястье. Ему показалось, что меч был покрыт слоем масла. Казалось, оружие скользит в его руке.
— Хорошо, — сказал Ривен, и тени вокруг него замедлили свою пляску. Он отошёл на шаг. — Пока мы здесь закончили.
Ривен развернулся, и к нему стали стекаться тени. Деррег едва видел его.
— Почему ты его не заберёшь? — выпалил Эрдан.
— Заткнись, Эрдан, — сказал Деррег.
Ривен не обернулся. Тени вились вокруг него, медленно и лениво.
— Потому что за мной идёт охота, и моё единственное укрытие — не место для ребёнка. Какое–то время здесь он будет в безопасности, и мы должны принимать те немногие мгновения мира, которые дарит нам эта жизнь.
Он смолк на миг, глядя на мальчика.
— Боюсь, их будет не так много. Я вернусь, если смогу, но сомневаюсь, что получится. Пока позаботься о нём. И готовь его.
— Готовить к чему?
— К тому, что грядёт.
— О чём ты? Что грядёт?
Ривен покачал головой.
— Я не знаю наверняка. Другие будут искать его.
— Почему?
— Из–за того, кем был его отец, и потому, что обиды умирают хуже, чем боги. И потому что Цикл Ночи пытается достичь своего завершения. Он — это ключ.
— Я… не понимаю.
— Я тоже, не до конца. Пока не понимаю. Кто–то вписывает новые слова в книгу мира, а я никогда не был хорошим читателем.
Он улыбнулся и на этот раз улыбка затронула его здоровый глаз.
— Похоже, что два и два до сих пор равно четырём, даже в этом разрушенном мире. По крайней мере, это он понял правильно.
— Что? — у Деррега голова шла кругом. — Он?
— Человек, которого я однажды знал, — Ривен покачал головой, как будто чтобы избавиться от старых воспоминаний. — Я не могу больше здесь оставаться. Моё присутствие подвергает ребёнка опасности.
Он огляделся вокруг.
— Ваш Оракул проделал здесь неплохую работу. Эта долина… мирная. Особенно мне понравились озёра. Скажите Оракулу, что я был здесь. Скажите ему,
— Что?
— Он поймёт.
Тьма сгустилась, но прежде чем она полностью поглотила Ривена, он обернулся и посмотрел на Деррега, на Васена.
— Как его зовут? Мальчика.
— Васен, — сказал Деррег и почувствовал, как на него посмотрели жёлтые глаза младенца, когда он произнёс это имя.
— Васен, — повторил Ривен, пробуя слово на вкус. — Хорошее имя. Здравствуй, Васен. Добро пожаловать в этот мир. Когда мы увидимся снова, думаю, ты будешь не слишком рад меня видеть.
Деррег моргнул, и Ривен исчез. В комнате посветлело. Васен заплакал.
Эрдан выпустил из себя воздух.
— Что это только что было?
— Я не уверен.
— Это был не человек.
— Нет, — сказал Деррег. — Не человек.
Глава первая
Элейнт, год Пробудившихся Спящих (1484 ЛД)
Древние, как сама вселенная, ледники сталкивались и крушились — треск древнего льда был похож на звук сухих ломающихся костей. Из рассекающих ландшафт огненных рек поднималась вонь серы и пылающих душ. Порывы ледяного ветра Кании разносили бесчисленные крики проклятых, пропитывая воздух их болью. Побережья рек патрулировали высокие насекомоподобные гелугоны, чьи белые панцири терялись на фоне льда. Их жажда чужой боли была неутолима, и своими крюкастыми трезубцами они резали и рвали бьющиеся и стонущие в огне горящие души проклятых.
Мефистофель восседал на покрытом льдом утёсе в четверть лиги высотой и смотрел на своё королевство льда, огня и боли. Во всех направлениях тянулись покрытые зазубренным льдом равнины. Укрытые дымкой чёрные горы царапали мерцающее красное небо, озарённое далёким, бледным солнцем.
И всем этим правил он. Или почти всем.
Мефистофель прищурился, когда его взгляд упал на холм из пронизанного тенью льда, целый век сопротивляющийся воле архидьявола. Гнев раздул тлеющие угли его силы, и окружающий воздух затрещал от губительных эманаций божественной энергии, украденной им у Маска.
Рассматривая теневой курган, он чувствовал, как набирают скорость события, решаются судьбы — но всего этого не видел. Происходящее было скрыто от архидьявола, и он подозревал, что насыпь как–то в этом замешана.
— Перестановки, — произнёс он голосом глубоким и тёмным, как ущелье. — Бесконечные перестановки.
Десятилетиями он плёл интриги, чтобы заполучить частицу божественной силы, которой нынче владел, намереваясь воспользоваться ею, чтобы поднять переворот против Асмодея, владыки Нессуса, переворот, в результате которого сам Мефистофель должен был занять место место правителя всех Девяти Адов. Но события в мирах на первичном плане превратили все его замыслы в шутку.