Богословие личности
Шрифт:
Разумно было бы ориентироваться на результаты наших размышлений о Троице. Индивидуальность Сына и Духа определяется особыми отношениями каждого из них с Отцом, generatio и spiratio (даже если, с позиции православного учения о Троице, мы не до конца понимаем, чем они отличаются друг от друга). В контексте антропологии это означает, что каждый человек становится личностью под влиянием своих собственных неповторимых взаимоотношений с Богом [436] . Становление личности дает начало нашему истинно человеческому существованию, поскольку Бог обращается непосредственно к каждому из нас, призывая к общению с собой [437] . Божий призыв одновременно обращен ко всем и к каждому в отдельности. Именно это лежит в основе нашей общей человечности и равного достоинства всех людей. Но к каждому из нас Бог обращается по-особому, иначе в ответ на его призыв возникала бы некая абстрактная, универсальная человеческая природа, а не отдельная личность, непохожая на остальных, – иными словами, конкретный человек. Если отношения Бога с каждым из нас не уникальны и если Бог не призывает каждого человека по имени (см. Быт 3: 9) [438] , никто не вправе сказать: «Я верю, что меня сотворил Бог» [439] . Только неповторимое своеобразие отношений с Богом делает человека уникальной личностью.
436
О том, что касается созидания личности в Боге, см. Miroslav Volf, ”Arbeit und Charisma: Zu einer Theologie der Arbeit”, Zeitschrift f"ur evangelishe Ethic 31 (1987) 120ff. (а также библиографию к этой работе).
437
Ingolf U. Dalferth and Eberhart J"ungel, “Person und Gottebenbildlichkeit”, in Christlicher Glaube in moderner Gesellschaft, ed. F. Br"okle et al., 70.
438
Клаус
439
Martin Luther, D. Martin Luthers Werke: Kritische Gesamtausgabe. Weimar: B"ohlan, 1883, 30/I.363.2.
Но в своих отношениях с Богом, созидающих меня как человека, я не оторван от остальных людей и от окружающего мира. Человек не может существовать один [440] . Каждый из нас – неотъемлемая часть разветвленной системы самых разных общественных и семейных взаимоотношений. Это касается не только новорожденных младенцев, еще не ставших активными личностями, но даже отшельников, которые все же живут в воображаемом (вернее, в духовно реальном) общении, черпая средства к существованию в природе. Жизнь каждой человеческой личности определяется не только ее телесным существованием, но и, в частности, отношениями с другими людьми и общественными институтами. Вот почему отношения Бога с людьми, дающие начало формированию человеческой личности, воплощаются в особом и неповторимом существовании каждого человека в контексте множества разнообразных отношений. И хотя наша личностная индивидуальность сотворена Богом, по своему внутреннему устройству мы неразрывно связаны с природой и обществом. Даже Бог, создав человека, не оставил его одного! А если бы он и создал такое изолированное от других существо, оно не было бы настоящим человеком. В этом, вероятно, и заключается антропологическая значимость неожиданного перехода в Быт 1:27 от единственного числа к множественному: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их».
440
Критику абстрактной унификации индивидуализма см. в работе Mickhael Welker, Gottes Geist: Theologie des Heligen Geistes. Neukirchen-Vluyn: Neukirchener Verlag, 1992, 230f.
Наши отношения с Богом спасают нас как личностей от опасности раствориться в потоке многочисленных взаимоотношений или превратиться в безвременное общество, состоящее из личностных моментов [441] . Тем самым становится возможным зарождение развивающегося характера личности как субъекта. Поскольку, будучи Божьим творением, человек является личностью, для него характерна готовность к общению, поскольку Бог уже обратился к нему, а это, в свою очередь, открывает для него возможность выступить в роли субъекта в общении с другими людьми [442] . Именно личностная природа человека, сотворенная Богом, позволяет ему не просто жить под влиянием обстоятельств, но и иметь возможность свободно стоять лицом к лицу с природой и обществом в качестве субъекта, чья жизнь определяется их воздействием [443] . Вот почему не стоит, вслед за Алистером Макфадиеном, определять личностную природу как «структуру отклика, выработавшегося в процессе значительного периода истории общения» [444] . Человек – не модель и не организатор общения, равно как и не их сочетание [445] . Природа человеческой личности, отличаясь от «я» и от самости, лежит в основе этих понятий. Она выражает, по словам Ингольфа Далферта и Эберхарда Юнгеля, «тайну… происхождения человека от Бога и уготованную ему возможность войти в общение с Богом» [446] . Благодаря своей личностной природе, укорененной в живых и творческих взаимоотношениях Бога с людьми, человек в состоянии не просто покорно поддаваться влиянию своего социального и природного окружения, но и делать их важной частью структуры своей собственной личности. Без такого активного взаимодействия с окружающим миром в качестве субъекта мы оставались бы всего лишь отражением своих взаимоотношений с другими людьми. Не лишаясь при этом своей личностной природы, мы уже не смогли бы жить как личности, в соответствии с человеческим достоинством.
441
Опираясь на идеи философии процесса Альфреда Норта Уайтхеда, Кэтрин Келлер (Catherine Keller, From a Broken Web: Separatism, Sexism, and Self, Boston: Beacon, 1986, 194f.) утверждает, что постоянство личности человека во времени, которое позволяет ему сказать: «Сейчас я тот же, что был минуту назад», можно считать весьма полезным обобщением. Однако это обобщение «не следует путать с реальностью во всей ее спонтанности» (стр. 197). Если бы это постоянство действительно существовало, результатом его мог бы стать самоанализ, плодом которого, в свою очередь, стала бы идея «стремящейся к автономности личности» (стр. 9 и далее). Вместо этого Келлер предлагает идею постоянно меняющейся личности, которая состоит из событий (при этом, в отличие от традиционной женской «растворимой личности», она не растворяется в их потоке). Хотя я разделяю мотивы Келлер, мне кажется, что в попытке сделать личность изменчивой она разбивает ее на множество отдельных личностей, на «серию моментов личности, вместе составляющих саму мою душу» (стр. 212), хотя мое собственное суждение демонстрирует, что я не разделяю идеи философии процесса. Однако предположим на время, что представление Келлер о личности правильно. Предложение сторонников философии процесса погрузить личность в изменчивый поток событий неспособно исключить психологическую склонность человека к самоанализу, которая слишком глубоко заложена в нашем опыте, чтобы пасть жертвой противоречащей здравому смыслу метафизической теории. Даже если человеческое «я» и не может одновременно быть своим собственным субъектом и объектом (см. Niklas Luhmann, “Die Autopoesis des Bewusstseins”, Soziale Welt 36 (1985), 408), тем не менее наша развитая интуиция противится идее о том, что «предметом ее познания может быть только… более ранняя личность» (Keller, Broken Web, 187, курсив мой). По моему мнению, Келлер слишком поспешно отвергает обоснование Ричардом Нибуром единства социально обусловленной личности за счет «присутствия только Одного действия [действия Бога] во всех остальных действиях, совершаемых по отношению к ней» (Richard H. Niebuhr, The Responsible Self: An Essay in Christian Moral Philosophy, New York: Harper and Row 1963, 126; см. Keller, Broken Web, 175f.).
442
Dalferth and J"ungel, “Person”, 94.
443
К такому же выводу приходит и Вольфхарт Панненберг: «Поскольку в основе человеческой индивидуальности лежат отношения с Богом, личность может свободно чувствовать себя в своем социальном положении» (Wolfhart Pannenberg, Anthropologie in theologischer Perspektive, G"ottingen, Vandenhoeck & Ruprecht, 1983, 234).
444
Alistair I. McFadyen, The Call to Personhood: A Christian Theory of the Individual in Social Relationships, Cambridge: CUP, 1990, 114. С его точки зрения, личность – «это прежде всего общественное образование, которое лишь вторично присваивается каждым человеком» (стр. 90, курсив мой). Даже если не считать смешения идей личностной природы и субъектности, по-прежнему не ясно, каким образом общественное образование может превратиться в субъекта (организатора), присваивающего себе это образование. Чтобы иметь способность реагировать на социальные импульсы, человеческое «я» не может быть плодом этих импульсов – общественных взаимоотношений, существующих за пределами нашего «я». Джордж Герберт Мид правильно представлял себе эту картину, хотя в его представлении мы сталкиваемся с проблемой единства понятий «я» и «личность» (см. Pannenberg, Anthropologie, 183).
445
McFadyen, The Call, 78.
446
Dalferth and J"ungel, “Person”, 94.
2. В качестве субъекта человек существует отдельно от окружающего мира и от Бога. И хотя отношения с Богом продолжают питать его, это происходит так, что, по словам Серена Керкегора, отнесенным им ко всему творению, Бог, «создав их, сделал их, в определенной степени, независимыми от Самого себя» [447] . Именно в этом состоянии человек обретает спасение, в состоянии личности, независимой и одновременно подверженной влиянию окружающего мира и своих отношений с Богом. Из этой идеи вытекают два важных следствия. Прежде всего, люди не живут в изоляции до своего спасения, как утверждает Зизиулас [448] . Все мы личности, созданные Богом, чтобы жить в среде, образованной нашими общественными и семейными отношениями; но при этом как личности мы не соответствуем своему призванию жить в общении с Богом по вере и с другими людьми и остальными Божьими созданиями в любви. Кроме того, спасение должно приходить к человеку через его субъектность в ее когнитивном и волевом проявлениях; иначе процесс спасения не учитывал бы нашу человеческую сущность. Итак, Зизиулас совершает две взаимоопределяющие антропологические ошибки в своем понимании христианского посвящения. Рассматривая человека, живущего без Христа в полной изоляции от окружающего мира, и отрицая роль сознания и воли в передаче спасения [449] , он тем самым отрицает фундаментальную общественную и субъектную сущность человека.
447
Kierkegaard, Concluding Unscientific Postscript, Princeton: Princeton University Press, 232, (II/2, appendix A [“…in Danish literature”]).
448
См. Edward Farley, Ecclesial Man: A Social Phenomenology of Faith and Reality, Philadelphia: Fortress, 157f.
449
Вольф, По
Становление человека как личности (антропология) и христианина (сотериология) имеет свои сходства и отличия. Разница заключается в том, что христианином человек становится уже будучи субъектом, вот почему посвящение в христианство он проходит уже в качестве субъекта. Этого нельзя сказать о становлении личности, поскольку именно личностная природа человека лежит в основе его субъектности, которую можно считать не предпосылкой, а следствием становления личности. Однако становление личности и становление христианина отчасти совпадают. Подобно тому как Бог делает человека личностью посредством общественных (и природных) взаимоотношений, христианами мы становимся в церкви, где отношения между нами носят не только общественный характер, поскольку процесс посвящения завершается только в крещении и евхаристии. Поэтому как в качестве личности, так и в качестве христианина человек остается независимым и в то же время общественно обусловленным субъектом.
2. Личность в общении Духа
1. По мнению Ратцингера, верующий общается не только в конкретной христианской церкви, но и, что еще более важно, в рамках общецерковного субъекта, то есть Christus totus, caput et membra. (Зизиулас по-своему отстаивает ту же идею) [450] . Наше понимание личности должно учитывать эти сотериологические и экклесиологические условия, поскольку человек может быть личностью только во всей полноте коллективного субъекта. Для этого Ратцингер предлагает рассматривать личность как полностью состоящую из отношений в соответствии с тринитарной концепцией личности, разработанной Августином. Личность целиком и полностью состоит из своих взаимоотношений с окружающим миром и не имеет ничего своего. Ратцингер вынужден это утверждать, поскольку элемент владения чем-то своим применительно к каждому отдельному человеку мог бы слишком легко нарушить целостность единого коллективного субъекта.
450
Вольф, По подобию Нашему, II.2.1.2.
В том, что касается личностной природы человека, Ратцингер не делает существенного различия между антропологическим и сотериологическим уровнями. На антропологическом уровне он должен принимать существование личностной природы, не состоящей полностью из отношений, полнота которой (возможная только в Боге) указывает направление развития [451] . Но если личность представляет собой нечто большее, чем ее отношения с окружающим миром, ее интеграция в коллективный субъект возможна только за счет отрицания ее как личности, обладающей чем-то индивидуальным. Хотя Ратцингер и считает, что личностная природа отнюдь не растворяется в окружающем ее церковном субъекте – напротив, в нем она впервые утверждается, – это утверждение наполняется содержанием только при наличии собственного «я», отличного от этих отношений, которое затем может оформиться в своих взаимоотношениях с церковью [452] .
451
Josef Ratzinger, Cardinal, Dogma and Preaching, Chicago: Franciscan Herald, 1984, 213.
452
Вольф, По подобию Нашему, I.6.
В моих рассуждениях я исхожу из того, что личность созидается Богом через свое человеческое и природное окружение и что в этом акте созидания Бог дает нам свободу отношений с самим собой и с окружающим миром. Эта свобода предполагает, что личность, созидаемая и определяемая своими отношениями, не тождественна им, но способна существовать отдельно от них, взаимодействуя с социальным и естественным окружением. Кроме того, она способна осознавать как отношения, так и самое себя как участника этих отношений. Если не отказаться от этого основополагающего антропологического убеждения с точки зрения сотериологии, спасение невозможно представить себе как включение в коллективный церковный субъект, поскольку эта идея предполагает понимание личности как полностью состоящей из отношений, что несовместимо с идеей личностной природы. Если же вместо этого мы предположим, что наши отношения с Богом дают нам возможность прямого взаимодействия с ним самим и с окружающим миром, спасение будет заключаться в нашей способности жить не в противостоянии, а в согласии и общении с Богом, другими людьми и остальным творением.
То, что человек должен перестать противостоять Богу, не отрицает субъектного характера, который мы приобретаем, становясь личностью. Бог-творец даровал нам свободу личности, и Бог-спаситель искупил нас от неизбежного злоупотребления этой свободой, не отнимая ее у нас. Мы не превращаемся в чистые отношения, избавляясь от собственного «я» (или будучи избавлены от него кем-то другим). То, что опыт спасения не отрицает ни человеческой индивидуальности, ни нашего существования отдельно от Бога, становится очевидным при чтении одного из основополагающих с сотериологической точки зрения отрывков Нового Завета: «И уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия» (Гал 2:20). Как утверждается в этой, на первый взгляд, парадоксальной формулировке, в спасении личностная природа не ограничивается чистыми отношениями; и хотя живу уже действительно не я, Христос тем не менее живет во мне, а я живу верою. [453] Антропологический постулат о том, что свободная личность созидается через свои отношения с Богом, находит сотериологическое соответствие в парадоксальных утверждениях, подобных Гал 2:20. В основе такого соответствия лежит то, что человеческое «я» сохраняет свою тварную целостность, обретая благодать («живет во мне Христос») несмотря на резкое нарушение этой целостности («уже не я живу»). [454] Мы понимаем, что в обоих утверждениях Павел имеет в виду одно и то же «я», когда задумываемся о том, что в противном случае спасение не было бы доступно никому из нас. Иными словами, Богу пришлось бы создавать обновленного спасенного человека ex nihilo. Смерть грешника и воскресение человека, примирившегося с Богом, – это смерть и воскресение одного и того же человека; речь идет о смерти грешника и о его воскресении, как справедливо заметил Отфрид Хофиус [455] .
453
См. также Ulrich Wilckens, Der Brief an die R"omer, EKK zum Neuen Testament 6/1-3, Zurich: Benziger, 1979–1982, II.131f., о Рим 8–9. То же можно сказать о словах Христа в Евангелии от Иоанна: «Мое учение – не Мое» (Ин 7:16). В контексте своего учения о Троице (М. Вольф, По подобию Нашему, I.6.) Ратцингер трактует это заявление следующим образом: «Учение Христа – это он сам, а сам он не принадлежит себе, поскольку его собственное я существует в полной мере с точки зрения понятия “Ты”» (Dogma, 214; курсив мой). Слова Иисуса истинны именно потому, что говорящий субъект, или «я», не ограничивается его способностью поддерживать отношения.
454
О проблеме целостности и ее отсутствия см. D. Lyle Dabney, Die Kenosis des Geistes: Kontinuit"at zwischen Sch"opfung und Erl"osung im Werk des Heiligen Geistes. Diss., T"ubingen, 1989.
455
Otfried Hofius, “S"uhne und Vers"ohnung: Zum paulinischen Verst"andnis des Kreuzestodes Jesu”, in Paulusstudien, Wissenschaftliche Untersuchungen zum Neuen Testament, 51, T"ubingen: Mohr-Siebeck, 46 (курсив мой). Именно об этой последовательности пишет Эберхард Юнгель в своем серьезном анализе диалектики бытия и небытия, относящейся к сущности любви (Eberhard J"ungel, Gott als Geheimnis der Welt: Zur Berg"undung der Theologie des Gekreuzigten im Streit zwischen Thiesmus und Atheismus, T"ubingen: Mohr-Siebeck, 1978, 445), если любовь можно описать как «все больший альтруизм в контексте все большей сосредоточенности на себе» (p. 509, note 11; см. также p. 408).
Идея Ратцингера о личности, целиком состоящей из отношений, исключает сотериологическую диалектику понятий «я» и «не я»; наше «я» растворяется в отношениях, превращаясь в «не я». Однако продолжение существования этой диалектики имеет огромное значение с точки зрения антропологии, сотериологии и экклесиологии. В поисках выражения этой диалектики я бы хотел ввести категорию внутреннего межличностного взаимодействия. Эта категория – важная часть учения о Троице, где с ее помощью описывается взаимопроникновение божественных ипостасей. Каждая из них живет внутри двух других, но при этом ни одна не теряет своей личностной сущности [456] . В сотериологии категория внутреннего межличностного взаимодействия служит для описания похожей ситуации: Святым Духом Христос живет в христианах, не лишая их личности. Кто-то может возразить, что идея личностной неполноценности весьма абстрактна. Действительно, она столь же мало поддается концептуальному определению, как и само понятие личности [457] , хотя ее вполне можно объяснить на примере такого явления как пророчество. Дух и пророк не просто существуют отдельно друг от друга. Когда пророк говорит, он говорит в Духе (1 Кор 14:2) или Дух говорит в нем (1 Кор 12:4-11). Но даже в пророчестве Дух и пророк не сливаются в единое целое. Один пророк в Духе, по словам Павла, должен подождать, пока не закончит свою речь другой (1 Кор 14:26–33) [458] . Мы наблюдаем здесь недоступное нашему пониманию явление взаимопроникновения личностей.
456
См. Вольф, По подобию Нашему, V.3.2.1.
457
См. Вольф, По подобию Нашему, 1.2.1.
458
То же касается и говорения на языках. «Стану молиться духом», пишет Павел (1 Кор 14:15). Об этом см. Gordon Fee, “Pauline Literature” in Dictionary of Pentecostal and Charismatic Movements, eds. S.M. Burgess, G.G. McGee, Grand Rapids: Zondervan, 1988, 669.