Болгары старого времени
Шрифт:
Имелось еще одно важное обстоятельство. Отношения между сербскими офицерами и болгарами были не совсем дружескими. Сначала замечалась скрытая, а потом обнаружилась и явная вражда. Разрушительные действия войны, давно уже перенесенной на сербскую территорию, отдельные неудачи сербской армии, вынужденной отступать на многих участках фронта, оставляя долины Моравы и Тимока, пожары, грабежи и недовольство затяжным характером войны — все это, естественно, заставляло сербов искать причины и виновников неудач этого смелого начинания, которое в минуту самоотверженного благородного порыва целиком их захватило. Им повсюду мерещились болгары. И вот возник целый ряд обвинений: в неискренности, вероломстве, трусости и так далее. Обвинения сменились кровными оскорблениями, оскорбления — недоверием и открытым преследованием. Болгары ясно поняли, что к ним относятся не как к бескорыстным союзникам, а как к наемной армии проходимцев, которые явились сюда только ради мародерства.
Не успел полк, расположиться на отдых, как воздух вздрогнул от снаряда, разорвавшегося где-то справа.
Черногорцы атаковали турок.
Их встретил ураганный огонь. Вражеские окопы, заволокло длинными полосами дыма.
Стрелки пошли в атаку, а за ними с буйной отвагой бросился к первой линии окопов и весь батальон. Налетевший вихрь пуль рассыпал ряды добровольцев, окутанные сизыми облаками дыма; гредетипская и «белая батарея» выплескивали огонь. Но добровольцы, оставляя за собой убитых и раненых, шли вперед и стреляли. И когда они соединились с черногорцами, с криком и бранью бежавшими к вражеским окопам, закипел страшный бой. Турки выскочили из траншей. Враги столкнулись грудь с грудью. Сабля встречала штык, кулак отбивал ружейный ствол, негодование переплеталось с бранью. От треска и грохота выстрелов, смешанных с криками «вперед», звенел, воздух. Черногорцы дрались, как львы. Болгары яростно резали, рубили, наносили удары, стреляли. Неприятель не выдержал и отступил. Батальон прорвался сквозь линию шалашей, подпалил их, занял первые окопы и бросился ко вторым. Победные крики «ура!» загремели с новой силой; под градом пуль и гранат батальон наступал, и неприятель, видя, что добровольцы уже подходят ко вторым траншеям, начал, отстреливаясь, медленно отходить. Новый натиск черногорцев. Болгары шли уже теперь на третью линию окопов. Остановить их было невозможно. Турки попытались атаковать левый фланг, но, послушные команде, добровольцы тотчас повернули фронт к неприятелю и сорвали его маневр. Они встретили его внезапно таким яростным огнем, что турки поспешно отступили к ближайшему холму. Неустрашимость и беспримерная храбрость славян не поддаются описанию. Многие из них уже пали в бою, но оставшиеся в живых неудержимо шли вперед с криками: «Ура! Победа!» Несмотря на ужасающий огонь неприятеля, они ворвались в третью линию траншей. Вдруг Брычков с забрызганным кровью лицом и весь почерневший от пороха, карабкаясь на бруствер с кинжалом в руке, услышал неподалеку от себя знакомый голос:
— Брычков, умираю!
Он обернулся. Раненный в грудь Владыков падал и траншею.
Без шапки, истекая кровью, Хаджия с ножом в руке бросился в ров и с помощью какого-то бойца вынес залитого горячей кровью Владыкова. Его потащили назад, в тыл. В это мгновение над ухом Брычкова просвистела граната и разорвалась по другую сторону траншеи, как раз в том месте, где проносили Владыкова. Густое облако дыма и пыли окутало его товарищей. Брычков покачнулся от взрывной волны и едва не упал. Но сильные руки подхватили его под мышки, и чей-то голос крикнул: «Держись, брат! Вперед!» Тут Брычков увидел перед собой Македонского. Весь израненный, охваченный общим порывом и победными криками бойцов, он оказался на вершине бруствера. Вокруг свистели и визжали пули. Бойцы уже приближались к мешавшей их продвижению засеке. Брычков терял последние силы, изнемогал — его мучила страшная жажда. Ему казалось, что он умирает. Пересохшее горло и язык горели, как в огне. Он был ранен, но не знал куда. Чувствовал только одно: нестерпимую жажду. Македонский заметил на дне маленькой ложбинки мутную воду, смешанную с грязью ногами прошедших солдат. Они нагнулись и с жадностью припали к луже. Даже эта жижа показалась им благодатным напитком и вернула Брычкову угасавшие силы. Они снова ринулись вперед, пробиваясь сквозь спутанные ветви поваленных деревьев. В грохоте выстрелов то и дело слышалась отрывистая команда капитана Райчо: «Братья, вперед!» Брычков и Македонский видели, как вдали мелькало, то появляясь, то исчезая, болгарское знамя.
Наконец добровольцы преодолели последнюю преграду и, запыхавшись, взбежали на насыпь,
— Победа!
Это был Брычков.
Какой-то турецкий солдат бросился на него со штыком и заревел по-звериному:
— Назад, собака!
Но Брычков с быстротой молнии взмахнул подобранной где-то винтовкой и со страшной силой ударил врага прикладом по голове.
— Вот тебе, получай!
Штык скользнул у Брычкова под мышкой. Турок упал замертво.
Между тем подоспели еще три новые турецкие колонны. Отступление приостановилось, и турки снова атаковали редут.
«Белая батарея» сеяла гранаты и смерть.
Весь обагренный своею и чужою кровью, которая буквально капала с его одежды, с обезумевшими глазами, Македонский первым бросился с ножом в руке навстречу наступавшему врагу.
Упавшая подле него граната разорвалась на мелкие осколки, и Македонский, исчез в клубах дыма.
— Македонский! — вдруг вскрикнул Брычков и рухнул с пушки.
Вражеская пуля пробила ему голову. Он был мертв.
Черногорцы и второй батальон русско-болгарской бригады не удержали редута. Сербские батареи молчали, и сербские резервы не подошли, чтобы поддержать отважный подвиг этой горсточки героев: они хладнокровно наблюдали, как погибают доблестные воины. Почему?..
Несколько тысяч турок, подкрепленных свежими частями и непрерывным огнем «белой батареи», снова хлынули на редут, и добровольцы после отчаянного и бесплодного сопротивления были вынуждены его оставить.
В этом беспримерном сражении героически пали сотни молодых болгар и большая часть черногорцев. В смертельной схватке с численно превосходившим врагом они погибли, как спартанцы.
Погибли и многие русские офицеры. При отступлении гранатой раздробило ногу капитану Сикорскому. Другая граната разорвалась подле капитана Райчо, и он, потеряв сознание, упал. Три дня его считали убитым.
Но болгары не запятнали своей чести. Слава об их героизме прогремела повсюду и заткнула рты клеветникам. Глубоко тронутый подвигами болгар, генерал Черняев осыпал их похвалами и наградами.
А наши друзья?.. Почти все они сложили свои головы на негостеприимных гредетинских высотах. Владыков погиб от гранаты, которая сразила и Хаджию, выносившего его с поля боя. Бебровский был убит двумя штыковыми ударами тотчас после того, как зарубил саблей трех турок. Многие другие погибли в бою или умерли от ран на ближайших перевязочных пунктах. По окончании войны, пробираясь пешком в Бухарест, Попче и Мравка, разутые и раздетые, замерзли в холодную зимнюю ночь где-то близ Крайовы.
В живых остался только Македонский. Одиннадцать полученных им в этом бою ран зажили, но правая рука иссохла.
Сейчас он работает рассыльным и левой рукой подметает канцелярию.
И этот лев Стара-планины, этот герой гредетинских высот теперь малодушно вздрагивает от грубого окрика писаря…
Медленное умирание!
Бедный, бедный Македонский! Лучше бы он погиб у Гредетина!
Тодор Влайков
Внучка деда Славчо
В те времена, когда в наших краях правил ага Заимаа, — может, кто слышал про него, толстый такой, собольей шубе, тот самый, что ездил на черном арабском жеребце, — жил у нас в селе один человек. Звали его все дедом Славчо, а писарь в налоговых списках именовал Славчо Крушакой. Жил он на одной с нами улице на верхнем конце села, возле самой реки.
Как сейчас, помню я деда Славчо. На святую Варвару будет не то шестнадцать, не то семнадцать лет, как отдал он богу душу, царство ему небесное, а кажется, пройди хоть шестьдесят, и тогда не забудут его на селе. Да и как забыть! Разве найдешь сейчас где-нибудь такого доброго и разумного человека? Каждого, бывало, приветит, а какой работящий, какой набожный! Где сейчас такие люди? Правда, смотрю я на нынешних, — где сейчас такие люди, как дед Славчо, дед Цонка Святогорец или как поп хаджи Неделё?….