Болгары старого времени
Шрифт:
В этот волнующий момент какая-то девушка выступает вперед и протягивает предводителю букет цветов. Он благодарит с улыбкой, приложив руку к козырьку. Затем оборачивается и, подав знак солдатам, трогается дальше. Народ расступается, освобождая дорогу войску. Девушки бросают солдатам цветы. Невиданное по своему величию и воодушевлению торжество!..
Я возвращаюсь домой. Мать, присутствовавшая на торжественной встрече, не может выразить своего изумления. Лицо ее озарено счастьем. От радости и умиления она плачет. Отец и старший брат тоже сияют от восторга, глаза их светятся.
К
В начале последнего года в нашем классе говорили о матуре [4] . И когда стало ясно, что можно обойтись и без нее, а только экзаменами за год, самые состоятельные из моих одноклассников решили от матуры отказаться. И пошли у них разговоры о том, кто и где собирается поступать в университет и по какой специальности.
«Хорошо им, — думал я ревниво, — хорошо им! Ведь они, сынки богатых родителей, уверены, что смогут продолжать образование за границей даже и без матуры. А я… Эх, могу ли я мечтать о чем-нибудь таком».
4
Матура (лат.) — экзамены на аттестат зрелости.
Видя, как грустно я молчу, когда заходит речь об учении в другой стране, мой близкий приятель Христо Ничев однажды бросил мне ободряюще:
— А что, ведь и ты мог бы поехать. Подашь на стипендию, на стипендию для заграницы.
Стипендия? Мне и самому это приходило на ум. Прекрасная, заманчивая мысль! Но я не смею сейчас остановиться на ней. Ведь еще впереди матура. И как-то я выдержу эти экзамены? И какой диплом еще получу?
Но вот матура позади. И мысль о стипендии, эта чудная мысль, посещавшая меня раньше лишь украдкой, свободно завладела мной с того момента, как я получил диплом с отличием. А тут еще и приятели, подбадривая, твердят, что уж мне-то, второму ученику, стоит только захотеть, и наверняка будет назначена стипендия для заграницы… Стоит только захотеть? Да уж, конечно, захочу!.. И вот с мечтой о стипендии я мало-помалу прихожу к совершенно определенному решению.
Буду просить, это бесспорно. Но на какую специальность? И начал я размышлять… Один из моих сограждан, Васил Балджиев, будет изучать право в Париже, Крыстю Крыстев намеревается уехать в Германию, чтобы поступить на философский факультет; Лазар Вылчев готовится освоить инженерное дело в Бельгии, а Сарафов думает отправиться в Париж изучать медицину. Но меня не привлекали ни медицина, ни право, ни философия. Инженер, конечно, прекрасная специальность. И поскольку я силен в математике, мог бы пойти по инженерному делу. Но все равно не лежит у меня к этому сердце — сухая техника. Другое, другое влекло меня. Чувствуя тягу к литературному творчеству, я хотел бы освоить такую специальность, которая бы меня подготовила к этому. Литература — вот что близко писателю, и я хотел бы ею заниматься.
Но, насколько мне тогда было известно, литература не изучалась как самостоятельная специальность. Ее преподавали как предмет на филологических факультетах. Вот и наш
Итак, решено. Но возник вопрос, где бы я мог учиться на филологическом факультете. Не знаю, почему, но у меня засела мысль, что филологию, я имел в виду славянскую, лучше всего изучать в славянских странах — в России, в Чехии… И остановился я на известных университетах Москвы и Праги.
Разрешив таким образом этот важный для меня вопрос, я, в конце концов, сажусь, пишу нужное прошение и, приложив к нему диплом, отношу все это в Министерство народного просвещения. Там меня направляют к начальнику отделения. Вхожу. Принял он меня поначалу как-то безучастно. Но, когда раскрыл приложенный к прошению диплом, тут же изменил свое отношение. Посмотрел на меня уже внимательней и с явным расположением:
— Хороший у тебя диплом, парень. С таким дипломом безо всякого назначат стипендию.
Сразу стало легко на душе.
— А когда будет известно о решении? — спрашиваю смущенно.
— Наверное, к началу августа.
— Благодарю.
— Ну, с богом. — Он подает руку и ободряюще стискивает мою. Выхожу от него обнадеженный, преисполненный радостных чувств.
Этой новостью я делюсь с моими близкими товарищами. Но мне хочется поскорее поделиться ею и со своими домашними. Поэтому уже на следующий день я собираю вещи и, спрятав в сундучок заверенную копию диплома, отправляюсь в родные места.
Мама встречает меня в этот раз особенно сердечно. Глаза светятся от радости: ведь теперь я завершил учение и не буду больше разлучаться с ней. И старший брат, увидев копию моего диплома, просиял. А когда я сообщил ему, что подал прошение на стипендию для заграницы и начальник отделения меня уверил, что она будет назначена, лицо его засияло еще больше.
Услышав наш разговор, мама с тревогой спрашивает:
— Уж не на чужбину ли собрался? — И во взгляде ее можно прочесть испуг.
— На чужбину. Его туда пошлют учиться.
— Да разве в гимназии он уже не всему обучился?
— Обучился… Но есть еще большая наука. А ее можно постичь только за границей.
— Так неужели уедет? И даже дальше, чем был, аж на чужбину! А я-то думала… — И в голосе ее прозвучало разочарование.
— Уедет, — продолжал брат с довольным видом. — Дадут ему стипендию от министерства, и поедет он в какую-нибудь другую страну поступать в высшее учебное заведение.
— В университет, — добавляю я важно. Это незнакомое слово вызывает у мамы удивление.
— И станет еще ученей, — заканчивает брат.
Мама как будто бы успокаивается. И вижу, в глазах ее трепещет что-то радостное, похожее на гордость.
После этого всякий раз, стоило мне оказаться возле нее, я чувствовал на себе ее долгий взгляд, полный необыкновенного умиления и в то же время грусти, словно уже сегодня нам предстоит разлука. И отец, понявший, что меня ожидает, стал относиться ко мне доброжелательней, и у него я уловил нечто похожее на гордость за меня. Брат и молодуха его, и те окружили меня заботой, теплотой и сердечностью.