Больничные байки
Шрифт:
— Давайте ваши куртки. Потом у меня заберете, а то гардероб уже закрыт, — заведующая, нагруженная верхней одеждой, деликатно удалилась.
— Меня зовут Василий Богданов, — представился отец, — а это моя дочка Ксения.
— Кара-оол Сарыглар, — сдержанно ответил мужчина, подавая худую, плохо работающую пятерню, — Чем могу…
— Я с вашей дочкой в больнице лежала, — произнесла Ксюша и умолкла, видя, как начало вытягиваться сухое, обветренное лицо шамана.
— Пойдемте в палату, — возбужденно ответил он, с трудом ворочая массивные колеса старой
Палата была огромной, человек на десять, но в настоящий момент койка была занята только одна — на ней из-под застиранного, полосатого пододеяльника торчала прядь седых волос и раздавался громкий храп.
— Где она сейчас?! — нервно спросил шаман.
— В онкологии, в…
— Онкология?! — Кара-оол задохнулся и умолк, во все глаза разглядывая отца с дочкой, — Боже!
— Она в порядке, — поспешила его успокоить Ксюша, — худенькая, конечно, но…
— Сколько уже умерло?! Ну!
— Что с ней такое? — девочка присела на корточки возле коляски, — Что… она такое?
— Ты не ответила! Сколько детей умерло?!
— С момента ее поступления — трое, насколько я знаю… Но были и чудесно выздоровевшие! Я, например!
— Это что-то новенькое…, - шаман недоверчиво хмыкнул, — Она скосила весь аал меньше, чем за полгода. Никого не выпустила живым. Кроме меня, само собой.
— Само собой? — Василий приподнял одну бровь.
— Это месть Азалара, — губы Кары затряслись, но он справился с собой и похлопал ладонью по матрасу на своей койке, — садитесь. Я постараюсь объяснить так, чтобы вы поняли.
Богдановы покосились на грязно-белую простынь и остались на ногах.
…
— Я шаман вот уже в седьмом колене, — начал свой рассказ Кара-оол, — И каждый шаман, когда его путь переваливает за вершину и начинается спуск под гору, сталкивается со страшным выбором. Память о таких испытаниях передается из поколения в поколение, чтобы каждый Улуг хам был готов и заранее крепил дух. Я уже не молод и опытен, но, как оказалось, все равно оказался не готов. И то, что сейчас происходит — расплата.
Шаманская работа — заключать соглашения с духами и демонами — азаларами — в обмен на… дары. Хочешь найти пропавшего человека или вылечить хворобу, или подтасовать правильные события — найди и договорись с нужным духом, а потом щедро заплати ему за услугу. Не скупись, не хитри, не малодушничай, и никому никогда не рассказывай об уговоре. Молодые шаманы так и поступают, а плата за разовые услуги — частая, но пустяковая. Петух или баран или несколько недель собственной жизни, но Улуг Хам — Большой Шаман — заключает пожизненный договор с конкретным азаларом и пользуется его силой всю жизнь. Но и цена… Цену шаман знает заранее, и сам вправе выбрать ребенка.
— Ребенка?! — хором воскликнули Василий и Ксюша.
— Да, свою плоть и кровь. Чаще всего, расплачиваться шаману приходится уже на смертном одре, когда близится его срок уйти
— То есть… вы…, - Ксюша, устав сидеть на корточках придирчиво осмотрела казенный матрас и присела на самый краешек, — Вы пожертвовали нелюби…
— Речь о моем деде. У него было больше пятнадцати детей. Когда родился последний, он уже совсем стар был, да и старшие его сыновья уже в старики подтягивались. Но он решил схитрить и отдал этого — позднего — сынишку, который так и этак был не жилец. И водянка у него была, и полиомиелит. Мальчишке максимум два-три года жизни давали, но дед решил не мучить ни ребенка, ни семью, и на своих руках унес его на вершину Монгун-Тайги. Его азалар принял жертву, — Кара замялся и поглядел в зарешеченное окошко, за которым высились синеватые в ранних сумерках сугробы, — Аал, конечно, сомневался. Шептались между собой, что, дескать, больно дешево взял азалар за почти вековой труд. А доподлинно узнать нельзя, ведь шаман не имеет права разглашать условия договора. Нарушение этого грозит бедой всем вокруг.
Долго ждали падёж скота или собственные хвори. Или войну. Или что Монгун-Тайга уйдет под землю. Что-то, что им указало бы, что дело нечисто. Но ничего такого не произошло ни тогда, ни потом. Жизнь текла своим чередом, пока уже мне — его внуку — не пришел черед платить по счетам.
У меня было семь сыновей и одна дочка. И каждый раз, когда я брал новорожденного на руки, помимо отцовской радости и гордости я испытывал величайшую скорбь. Ведь один из моих мальцов должен был пойти в уплату за то, чтобы весь аал жил и процветал.
Кто-то из шаманов сразу выбирает жертву, кто-то кидает жребий, кто-то созывает семейный совет в надежде, что объявится доброволец. Все это — мерзость и грязь, недостойные Улуг Хама. Я понятия не имел, на кого из парней падет мой выбор, когда придет срок. Может, на самого старшего, может, на самого плодовитого, может, на того, кто прельстится сверкающими огнями больших городов и покинет родную степь. Но никогда, слышите, Василий и Ксения, никогда я даже не помышлял о «заклании» единственной дочери. А мой азалар только этого и ждал и впервые на памяти нашего рода сам указал жертву…
— Чусюккей, да?
Кара замолчал. На суровых темных глазах выступили скупые слезы.
— Если бы вы ее видели… я имею в виду, до…
— Мы видели фотографию, — Ксюша склонилась, положила ладонь ему на запястье и мягко пожала, — Она — милаха.
— Она бы выросла красавицей, настоящей степной княжной, но… ей не суждено было даже…
Шаман выдернул руку и, закрыв ей лицо, затрясся в сухих рыданиях.
— Что было дальше? — поторопил его Василий, — Вы… отказались, ведь так?