Болото
Шрифт:
Дочь Яна тоже собрала сумку и ушла из дома – переехала к однокласснице. И вечером ей тоже было не по себе немного, а утром внутренний адвокат излечил прихворавшую совесть, и Яна пошла в тату-салон, где ей прокололи ушные хрящики и нижнюю губу. В уши вставили сережки-шипы, и она стала похожа на биомеханического эльфа.
Королева осталась с ранее их общим адом наедине. И это было по-настоящему страшно. Еще и Саша, который обычно вел себя так, словно он вообще не замечает домашних, словно ему все равно, что происходит в семье, начал бунтовать. Орал втрое больше обычного, а приглашенный психиатр развел руками: «А что вы хотели? Такие дети чутко реагируют на изменения в семье. Если хотите, выпишу вам направление, оформим в приют». Королева
Король вернулся спустя несколько месяцев. Пытался штурмовать совесть – не вышло, слишком крепки были стены ее – воспитание, надежды, волшебная сила привычки, категорический императив, в конце концов. Правда, вернулся он не один, а с рыжеволосой Мариной в сердце. Король, конечно, ничего не сказал жене, но чужое присутствие чувствовалось. Рада в самый же первый вечер все поняла и прямо спросила:
– У тебя кто-то появился?
Максим не стал обманывать:
– Да.
– Ты собираешься уйти совсем? – почти в деловой интонации уточнила жена.
– Нет.
Она кивнула и больше ни о чем не спросила. Максим помнил ее юной. Помнил, как ему было двадцать пять лет, а ей – двадцать три, и это были самые первые их общие дни, самые сладкие. Вино, Doors, и вот он схватил в охапку какую-то девчонку, первую попавшуюся, ту, что рядом стояла, и закружил ее по комнате, и в этом не было ни кокетства, ни желания близости – одна только жажда выплеснуть наружу самцовую ядерную энергию, которая через край била, дышать и соображать мешала.
На визг и хохот девчонки из кухни Рада пришла, увидела, и ее глаза потемнели – она бросилась вперед, и был некрасивый скандал, о котором он потом, сам удивляясь, вспоминал с теплотой. Возможно, путал нежелание делить с истинной близостью. Когда его отец погиб, мама стала к Максиму холодна – как будто бы живого неравнодушного человека подменили совершенной моделью робота. Его никогда не отчитывали за двойки, не ругали, поймав в двенадцать лет с сигаретой – и дело не в либеральном воспитании, просто все мамины эмоции питали ее личное горе, Максиму же доставался только качественный уход. Рада с ее эмоциональным желанием управлять оказалась кстати. Должно быть, она тоже не от хорошей жизни такое делала. Два подранка нашли друг друга, взаимно заполнили пустоты и приняли удачное сочетание неврозов за любовь.
Куда все делось? Король рассматривал обесцвеченное и спокойное лицо королевы. Ему хотелось сбежать в какое-нибудь тридесятое царство, но он понимал, что едва ли сможет решиться, продолжая при этом чувствовать себя собою. Не идти же к психотерапевту с запросом: «Помогите не испытывать угрызений совести, когда я собираюсь уйти от жены, двоих здоровых детей и третьего, инвалида. А то со мной, кажется, что-то не так».
Впрочем, рыжеволосая Марина то ли оказалась всепрощающим ангелом, то ли прекрасным стратегом – она никуда не делась, осталась подле него, довольствовалась короткими встречами и никогда не заговаривала о большем.
Родился сын, Мишенька. Долгожданная награда Короля и Королевы – здоровый спокойный ребенок с крепкими нервами. Откуда бы им взяться, вот чудеса. Когда Королева ждала первенца, грудь ее распирало от радостных надежд, от предвкушения счастья, она прекрасно спала и по расписанию ела рекомендованные врачом продукты, она много гуляла в парке и слушала концерты Рахманинова. И в итоге родилась нервная Яна. А теперь – плакала в подушку ночи напролет, забывала позавтракать, так и не бросила курить, иногда часами валялась на диване в апатии – и, пожалуйста, ангельский Мишенька.
Максим никогда ночи не боялся. Бояться потустороннего – роскошь ленного ума, так он считал. Те, чья жизнь страшна, едва ли будут трепать останки психических сил реакцией на скрипы, шорохи и дребезжание оконного стекла.
Да, было не по себе в этом мрачном доме,
Они приехали сюда, чтобы все исправить. Чтобы стать Адамом и Евой в раю, никого лишнего, не на кого отвлечься. Новый старт, новая жизнь и новое качество любви.
В самые первые дни Максим понял – это не работает, как и почти все искусственное. Зря было столько суеты, зря он уволился, зря они сдали квартиру и поехали в глушь. В какую-то ночь Рада возжелала близости, которой между ними не случалось с тех пор, как родился Миша. Это был один из немногих выпавших на их долю спокойных дней – и Яна была в хорошем расположении духа, и Саша вел себя тише обычного. На ужин был пирог с лесной черникой, смотрели какой-то старый советский фильм, много смеялись, и ощущение ватной точки, к которому все они привыкли, как к воздуху, как будто бы испарилось. Ночью Рада прижалась к нему горячим телом, он скорее машинально, чем в желании слияния, провел рукой по ее спине и подумал о том, какими же они стали чужими. Необратимо чужими. При этом Максим был здоровым мужчиной, и его тело отозвалось на осторожные ласки жены, и все было торопливо и неловко, как у старшеклассников, но Рада уснула на его плече – и похоже, уснула счастливой. А для Максима это была точка невозврата.
Лариса появилась в их самодельном Эдеме то ли плодом запретным, то ли искушающим змеем. Ее красота была вне уловок, ухищрений и трендов – честная простая красота. Ей было всего двадцать два года и она вела себя как человек, у которого все впереди. Чужие перспективы часто завораживают обреченных. Как вампира – кровь. Максим давно чувствовал себя доживающим, и вдруг, совсем рядом, человек, у которого есть будущее.
Он старался если и рассматривать Ларису, то украдкой, исподтишка. Но Рада, конечно, заметила, поняла. Догадалась, что он сравнивает. В те дни она часто свое лицо в зеркале рассматривала – впервые за много лет. Не машинально, не чтобы удобнее причесываться было, а въедливо, как биолог рассматривает в микроскоп инфузорию. Она пыталась взглянуть на себя глазами Максима.
Рада похожа на куклу из пергамента, долгие века пролежавшую в саркофаге фараона, извлеченную на свет учеными, удивляющимися: «А она хорошо сохранилась!» Она и правда сохранилась хорошо – для куклы из саркофага. Она была стойким оловянным солдатиком, никогда бы не позволила себе распуститься. Хорошая стрижка, хороший крем. Только вот то, что обычно перечисляют в качестве признаков красоты – кожа, волосы, ноги длинные – все это обманка, пустая формула с отсутствующим пятым элементом. Красота – это энергия, и всё. Достаточно этой самой движущей силы, чтобы любое невзрачное сочетание черт окружающие начали воспринимать эталоном. Рада была холеная, в платье дорогом. А у Ларисы был волшебный пятый элемент. Но все это только мысли. На что он теперь способен? Он не хотел бы оказаться из когорты «единожды предавших». Просто мысли.
Время шло, и за Ларисой все-таки пришли.
Сначала Рада услышала какой-то птичий крик Ларисы, потом увидела, как та бежит в дом с перекошенным от ужаса лицом, и только после этого обратила внимание, что возле их дома припарковался знакомый грузовичок. Автолавка. И за рулем тот самый улыбчивый загорелый мужчина с пышной пшеничной бородой – видимо, это и был Яков. Встретив взгляд Рады, он приветливо помахал рукой. Он не был похож на преступника. И судя по всему, совсем не волновался.